– А я когда-то любила? – смеётся и, подойдя сзади, обнимает за талию и упирается лбом между моих лопаток. – Ни в десять не любила, ни в восемнадцать. И поверь, с того времени мало что изменилось.

Я закрываю глаза, когда она целует мои шрамы. Впервые с момента их появления на мне не чувствую гадливости по отношению к этим уродствам. Возможно, я наконец-то научусь с ними жить? Примирюсь, что вот теперь я такой и другим уже не стану?

Бабочка порхает губами по коже, иногда проводит языком, и я чувствую, что ещё немного и мы точно уже никуда не поедем. А мне так хочется, чтобы хотя бы этот вечер, стоящий на пороге глобального пиздеца, Маша запомнила надолго.

Резко разворачиваюсь, сжимаю пальцами её скулы, слегка отстраняюсь и говорю так тихо, чтобы даже Бог не услышал меня сейчас:

– Мария Степановна, ведите себя прилично. Иначе трахну так, что встать не сможете.

– А если я не возражаю? Что вы мне на это скажете, Клим Петрович? – Её глаза горят каким-то диким глубинным огнём, подсвечивающим саму суть, освещающим всю её душу, открывая её для меня.

– Нетушки, сейчас мы поедем на это грёбаное свидание. И будет всё по правилам. И будет всё так, как показывают в сопливых мелодрамах. А потом я буду любить тебя. Не трахать, любить. Пока мир не взорвётся.

Говорю отрывисто – в горле комок, и приходится пару раз брать паузы, чтобы сглотнуть. Но меня распирает от эмоций, ощущений, предвкушения…

– Но сначала в магазин.

– Клим! – пытается возразить, но я непреклонен.

– Тебя не учили, что перечить психам – опасно? – усмехаюсь и отхожу на пару шагов назад. – Переодевайся, встретимся внизу. На сборы десять минут.

И выхожу, чтобы не провоцировать себя на трахомарафон.

Не проходит и пары минут, а я уже стою у выхода из квартиры, сжимаю в кулаке ключи, а те острыми гранями впиваются в кожу. Хорошая боль, отвлекающая. Нет-нет, да и тянусь к голенищу, чтобы успокоить нервы привычным способом – играми с ножом, но держусь. Сегодня я побуду нормальным человеком без заскоков и жажды метать оружие во все пригодные и непригодные для этого поверхности.

Арс уже на подземной парковке, ждёт нашего отправления. Он заметно успокоился, когда вопрос с парнями и их безопасностью был решён, но всё равно глаз его иногда подёргивается, выдавая внутреннее состояние Арса.

Главное – продержаться до торгов, а там можно выходить на свет и играть последнюю партию этого грёбаного спектакля. Осталось совсем чуть-чуть, но нервы натянуты, как канаты, вот-вот порвутся.

Пока жду Машу, звонит Савельев. Левые мобильные и симки, и эта конспирация сидит в печёнке, но так надо.

– У Степашки закончились варианты, и он наступил себе на горло. Пришёл ко мне за деньгами. Хочет закрыть долг.

– Дали?

Резкий смешок, полный злости и холодной ненависти.

– Обрыбится. Пусть гребёт вёслами в сторону границы, оседлав надувную бабу.

Усмехаюсь, представляя лицо Нечаева, когда последним в его ебучей жизни вариантом оказался поход к давнему врагу. Хотелось бы на это посмотреть, чёрт возьми.

– Но я пообещал подумать, – снова смешок. – Пусть промаринуется хорошенько в ложной надежде. А за час до торгов я ему откажу. Веселиться так по полной. Не только нашему плюшевому зайцу людей кидать.

– Как насчёт информации по важному вопросу? – напоминаю о своей недавней просьбе. – Есть подвижки?

Савельев пару секунд молчит, а на заднем плане слышится шелест бумаг и приглушённые голоса.

– Есть кое-что, я скину на почту адрес.

– Отлично. С меня причитается.

– Завод и верфь, – отрывисто. – Больше мне ничего не нужно. Пора вернуть своё, остальное хоть по ветру пусти.

Не прощаясь, прерываем разговор, и буквально через минуту приходит обещанное письмо. В нём адрес акушерки, которая работала двадцать шесть лет назад в роддоме нашего унылого города. Возможно, как раз именно она и принимала роды у матери Маши. Я должен понять, почему Нечаев не сдал свою кровь. И пусть идея вовсе идиотская, потому что Бабочка наверняка его дочь, но проверить должен. Иначе спать не смогу.

– Я готова, – говорит Маша, спускаясь со второго этажа, а я прячу телефон в карман.

Сегодня все дела в сторону. Этот вечер только для моей Бабочки и только для неё. Об остальном буду думать после.

Маша.

В небольшом, но стильно оформленном бутике просто огромный ассортимент вечерних платьев. Глаза разбегаются от обилия самых разных цветов и их модных оттенков. Улыбчивая девушка-консультант, одетая в классическое "белый верх, чёрный низ", возвышается надо мной на добрый десяток сантиметров. И это она ещё на низком каблуке! Её ноги, затянутые в практически бесцветный тонкий капрон, кажется, растут не просто из ушей – из макушки! Шкафоподобный охранник скучает на выходе и иногда впивается взглядом в её аппетитно выпуклую попу.

– У вас такая яркая утончённая красота, – щебечет девушка, а её улыбкой можно осветить небольшой микрорайон. – Вам пойдёт пастель и серебро!

Слава богу, что не ярко-красный и не канареечный – не люблю слишком яркие вырвиглазные оттенки.

Через несколько минут меня буквально впихивают в просторную кабинку и подают несколько весьма милых платьев. Провожу рукой по ткани, машинально отмечаю стоимость каждого и ужасаюсь. Виданное ли дело за кусок тряпки, который и надену-то всего один раз, отдавать такие деньжищи! Но Клим настаивал, потому пришлось согласиться.

Опыт прошлой жизни сказывается, и скоро я уже верчусь перед зеркалом в струящемся до пола платье оттенка французской ванили. Кожа кажется очень смуглой, а глаза странно блестят. Кручусь и так, и эдак, пытаясь рассмотреть каждую деталь в высоких зеркалах. Хм, неплохо-неплохо.

– Покажись, – раздаётся из-за тонкой непрозрачной занавески, и я вздрагиваю. Клим.

– Сам напросился, – говорю, поправляю волосы, чтобы они красивыми волнами падали на обнажённые плечи, и выхожу из кабинки.

Клим сидит совсем близко и одновременно так далеко. Потому что мы не одни здесь, потому что юркая девушка-консультант с двухметровыми ногами в любой момент может вернуться с новым ворохом безумно дорогих и бесполезных нарядов.

– Ух ты, – говорит Клим внезапно севшим голосом, а в глазах полыхают искры, прямиком попадая в моё сердце, поджигают его.

– Неплохо, да? – Медленно кручусь перед Климом, не чувствуя в этот момент ни ног, ни рук. Только его прожигающий взгляд на себе. – Мне нравится.

– Знала бы ты, как мне нравится.

– Давай, я не буду больше ничего примерять? Это мне больше всего понравилось.

– Раз понравилось, то берём, – кивает и одним плавным движением поднимается на ноги. – Всё равно мне ты больше всего голой нравишься.