* * *

С некоторых пор в него закралось сомнение. Он начал подозревать, что воля к жизни у этой женщины стократ сильнее той, что толкает ее к смерти. Он не может увести ее. Она должна жить. И он должен помочь ей жить, а не умереть. Эта мысль предстает ему теперь во всей своей кристальной очевидности.

Он смотрит иногда, как она ездит на лошади, прибежавшей бог весть откуда; это было однажды вечером, когда небо в очередной раз плакало над головой бедного мира. Теперь он знает, это были слезы не от горя, но от смеха; небо смеялось до слез, и от этой мысли он тоже посмеивался, как старый одноногий попрошайка, чья последняя забава – позубоскалить над своим собратом-обрубком. Да, он тоже мог посмеяться над этим убогим, вырождающимся миром; он был сам достаточно стар и зол для этого. Что до Роксанны, он почти не слышал больше ее внутреннего хохота, с тех пор как лошадь составила ей компанию.

Она была неплохой наездницей, разве что немного зажатой. Порой он любовался ею, горделивой и спокойной, на спине своего скакуна. А иногда этот образ причинял ему боль. Никогда он так остро не ощущал абсурдность своего положения, как с появлением животного в доме. Ездить верхом было для него второй натурой. Он провел больше времени на лошади, чем на двух ногах. Роксанна, однако, жила своей жизнью, отчасти забывая о накопившейся горечи или отодвигая ее в дальний уголок своего рассеянного ума.

Смерчи стали реже и были уже не так свирепы. Роксанне придется заняться ремонтом дома, который сильно пострадал. Крыша местами обвалилась, ставни сломаны и жалко висят на петлях, в некоторых окнах выбиты стекла. Но она не хочет принимать помощь Джеки и плохо себе представляет, как справится одна. И потом, в сущности, дом мало волнует ее теперь. Она покидает его все чаще, отправляясь на все более долгие прогулки на Живописном. Они видят разоренные поля, разрушенные дома и фермы. Многие теперь пустуют; их жители бежали и отсюда. К каким более милостивым горизонтам?

Проезжая мимо хутора Таие, тоже опустевшего, Роксанна заметила закутанную в черное фигуру, поспешно вышедшую из часовни. Человек вскочил на лошадь, привязанную к дереву, и ускакал галопом в сторону Либуа. Пульс Роксанны зашкалил при виде этого всадника, словно явившегося прямиком из прошлого. Но объяснение этому фантастическому видению она получила в тот же вечер.

От последних «посиделок» у Грендоржей осталось одно название, настолько страх и уныние делали невозможным всякое веселье. Половины жителей не было вовсе: большинство решили покинуть деревню, остальные же не хотели выходить из дома и предпочитали предаваться мрачным думам в тишине и одиночестве.

Говорили об осадном положении, в котором уже много недель находились города. Армия раскололась, и изрядная ее часть встала на сторону Всадников. Рассказывали, что сектанты бродят теперь по самым отдаленным деревням, стараясь привлечь жителей под свои знамена. Один из них ворвался в церковь Авланжа во время воскресной мессы; он силой захватил святой престол и, сняв капюшон, произнес речь; конец близок, сказал он, и вскрытие печатей неминуемо. Христу нужны воины для последней решающей битвы с поклонниками Золотого тельца и магометанами. Священник попытался заткнуть проповеднику рот, но обоюдоострый меч на боку всадника и его ледяной взгляд быстро убедили служителя культа особо не усердствовать. И потом, в конце концов, гость тоже проповедовал во имя Христа, языком, правда, не в меру агрессивным, но, наверно, необходимым в это смутное время.

Многие молодые люди откликнулись на призыв Хранителя печатей и вступили в секту. Перспектива чинить кровлю и хоронить коров, извлекать из отощавшей земли несколько хилых луковок, и так до самой смерти, явно проигрывала перед химерами и блестящей мишурой посулов таинственного гостя. Двое юношей с хутора ушли с ним. Их родители рвали на себе волосы, но, как отметила Роксанна, под этим внешним горем проступала гордость: уж больно важный и презрительный вид они на себя напускали. Роксанна спросила, как выглядел этот всадник; те, кто видел его на мессе, разошлись во мнениях: родители юношей, отправившихся сражаться за секту, находили его красивым, очень высоким и притягательным; другие же описывали его как человека роста и сложения среднего, с невыразительным лицом, но с глазами, горящими праведным гневом и жестокостью.

В этот вечер Стелла попросилась спать с матерью. Роксанна, по желанию девочки, рассказала ей про Синюю Бороду. Не самая подходящая сказка, чтобы успокоить детские страхи, но на самом деле Стелла не боялась; она просто нуждалась в близости и ласке, хотела слышать теплый голос матери у своего уха, чувствовать ее дыхание на своей щеке, биение ее сердца, отдающееся в ее собственном теле.

Стелла чувствовала себя все лучше подле Роксанны, но еще ночевала два-три раза в неделю у Лизетты и Марселя. Ей нравилось мерное и неспешное течение жизни в их доме, кулинарные премудрости, которым Лизетта учила ее с почти религиозным пылом, вкусы и ароматы былых времен, витавшие в теплом воздухе: трогательные и естественные запахи сушеных яблок, корицы, черного мыла, гвоздики и лаванды… Старики были важной частью ее жизни и способствовали ее душевному равновесию. Девочка каждый день благодарила случай за то, что они живы и здоровы. Лизетта – та обычно благодарила «небеса», когда чему-то радовалась: солнечному деньку, уродившимся овощам, благополучному разрешению, всему, что жизнь еще могла уготовить хорошего. Когда Стелла возразила ей, что, мол, небеса тут ни при чем, раз они упорно посылают на землю бедствия, Лизетта ответила, что это просто такое выражение и «небеса» означает «Бог». Вечно все сводилось к нему! Стелла задавалась вопросом, когда же люди наконец раз и навсегда перестанут полагаться на Бога, на это существо, насчет которого они не могут между собой договориться и которое уже с избытком доказало, что слова доброго не стоит. Последняя решающая битва, о которой говорил Всадник, вскрытие печатей, второе пришествие Христа – все это казалось ей дурными сказками для детей, раздутыми и неправдоподобными. То ли дело Синяя Борода, который не может удержаться, убивая всех своих жен, вот это куда больше похоже на правду и страшно… И эти женщины, которые, зная в глубине души, какая участь их ждет, если они нарушат его запрет, все же не могут противиться всепоглощающему любопытству…

Роксанна уснула. Она дышит ровно. Стелла дует на фитиль масляной лампы, накрывает одеялом плечи матери. В открытое окно слышен легкий, очень легкий шорох удаляющихся шагов. Это приходил Джеки, Стелла знает. Она видела его однажды вечером, он выходил из своего дома, когда она возвращалась с хутора. Спрятавшись за деревом, она смотрела ему вслед. Его сутулая спина, расхлябанная походка, беспорядочные движения рук, вторящие внутреннему монологу… Она почувствовала укол в сердце, глядя, как он удаляется вдоль ручья. С этого дня Стелла была уверена, что он часто приходит шпионить за ними. Как-то ночью она даже видела мельком его бледное лицо за окном кухни, когда на улице лило как из ведра, и закричала, оцепенев от этого видения. Лицо растворилось в ночи, но, прежде чем оно исчезло, Стелла уловила в запавших глазах бесконечную печаль и что-то вроде раскаяния.

Роксанна не замечала этих визитов, она была слишком погружена в свое таинственное общение с призраком и слишком занята конными прогулками, невзирая порой на молнии и ветер. Она возвращалась домой разгоряченная, ела за четверых и засыпала беспробудным сном.