– Неужели? А я думала, что вас интересует только убийство Генри.

– Слишком много свидетелей упомянуло о наркотиках во время допроса, – слова парочки подростков не имели особого веса, особенно в контексте последнего разговора с шерифом, но мне хотелось хоть немного ее прижать, – Замять такое дело непросто, и мне нужны веские основания для этого. И, боюсь, я совсем не уверен в вашей откровенности.

Взгляд мисс Гувер стал серьезным. Она раздумывала несколько мгновений, а затем отставила пустой бокал и сказала:

– Я действительно продавала наркотики без рецепта тем, кто в них нуждался, и даже пыталась втянуть в это Меган. Но, уверяю вас, Карл, мне приходилось действовать под давлением извне.

– Был другой плохой парень?

– Парень? – на ее лице снова промелькнуло насмешливое выражение, – Вы в самом деле думаете, что я согласилась бы на такую авантюру с мужчиной во главе предприятия?

– Значит, это была женщина. Я знаком с ней?

– Лучше, чем думаете: это миссис Колдуэлл.

Мои глаза округлились. Старушенция? Эта выхолощенная дамочка в твидовом костюме и с креслом-качалкой на крыльце? Эта миссис Совершенство разлива конца прошлого века? Вдова и мать героев войны, черт ее дери!

Я переваривал услышанное, время от времени прикладываясь к стакану, и наконец спросил:

– Как это оно у вас получилось?

– Постепенно. Я пришла в госпиталь совсем девчонкой, работала под ее началом. Первые несколько лет мы скорее недолюбливали друг друга, но когда я осталась одна, это изменилось. Она начала жалеть и опекать меня. Миссис Колдуэлл знала о моих финансовых затруднениях – кредит за дом муж погасил перед разводом, но сводить концы с концами все равно едва удавалось.

– Тогда она предложила вам непыльную приработку, – задумчиво пробормотал я.

– Не совсем, – мисс Гувер налила себе еще вина, – Однажды я оплошала на работе: были тяжелые времена, меня мучила бессонница… Словом, я перепутала дозировку препарата, и это плохо кончилось… для одного пациента.

– И ваша начальница узнала об этом?

– Разумеется; она следила за каждым моим шагом. Миссис Колдуэлл сумела замять это дело так, что никому в голову не пришло обвинять меня. Но после этого моя жизнь оказалась в ее руках.

– По-вашему, она начала приторговывать медикаментами до встречи с вами?

– Думаю, еще во время войны, хотя точно сказать не могу.

– Но миссис Колдуэлл выглядит такой… добропорядочной женщиной.

– Все так считают, – усмехнулась мисс Гувер, – С виду она – настоящая леди старой закалки, хоть и не с самым уживчивым характером. На деле же это обычная психопатка. Она ненавидит людей, и мужчин – в особенности.

– Чем же вызвана такая ненависть?

– Самой жизнью. Судьба была не слишком благосклонной к миссис Колдуэлл: она рано овдовела, а через двадцать лет потеряла единственного сына. Думаю, именно тогда она стала идеализировать своих любимых, и на этом фоне оставшиеся в живых выглядели не слишком хорошо.

Я хорошо понимал, о чем говорит мисс Гувер… Сам прошел через это дерьмо. С фронта возвращались калеками не только физически: тысячи, десятки тысяч с виду здоровых парней были опустошены внутри. Война высосала из них все соки и вернула в мирную жизнь совсем неподготовленными к этому. Молодые семьи рушились одна за другой, ветераны беспробудно пили, просыпались в холодном поту по ночам, глотали таблетки горстями; некоторые не выдерживали и пускали себе пулю в лоб… Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы отбросить черные мысли и вернуться к делам насущным:

– Полагаю, это было доходное предприятие?

– Весьма, – кивнула она, – Впрочем, на мою долю выпадало не так чтобы много, но, как видите, на жизнь хватало.

– Для чего потребовалось втягивать в вашу авантюру Меган Шумер?

– Это была идея миссис Колдуэлл. В основном мы имели дело с ветеранами, но их с годами больше не становилось. Она решила, что пришла пора обратить взор на молодое поколение. Я пыталась противиться этому, но у нее слишком много всего против меня.

– Однако дочь полицейского – не слишком ли велик был риск?

– Как по мне, чистое безумие. Генри так пристально следил за ней, что мы не могли бы ни на минуту вздохнуть спокойно… Но моя бывшая начальница настояла на своем. Думаю, она видела, насколько мне не по себе в этой роли, и собиралась подыскать хорошую замену: более молодую и менее независимую.

– Но почему вы верили ее угрозам? Ведь миссис Колдуэлл не могла навредить вам, не выдав себя.

– Ей уже нечего терять. Возраст и одиночество не лучшим образом меняют людей. Последнее время мне часто становилось страшно в ее присутствии, – призналась мисс Гувер, – Эта женщина порой настолько увлекалась своей безумной игрой, что теряла связь с реальностью.

Я внимательно посмотрел на нее. Намек был слишком явным, чтобы вот так запросто поверить. С психопатами мне, конечно, приходилось иметь дело, но они не носили компрессионных чулок и не заседали в благотворительных комитетах. Образ старой паучихи, годами плетущей свою сеть, мало-помалу складывался в голове, но безумие сюда как-то не подходило.

– Вы пытаетесь убедить меня, что это миссис Колдуэлл убила Генри Шумера?

– Я пытаюсь сказать, что она на это была способна, – спокойно отозвалась она.

– Мотив я готов признать, но возможность… Откуда у одинокой старой женщины оружие?

– Она много лет хранит наградной пистолет мужа, кольт сорок пятого калибра.

Это было уже слишком. Я вскочил с дивана, в два шага пересек ковер и навис над ней, опершись руками на подлокотники кресла. Наши лица оказались совсем близко. Мисс Гувер глядела на меня снизу вверх, запрокинув голову; поцеловать ее было секундным делом, но меня колотило от ярости:

– И вы скрывали такую информацию? Четыре дня… Четыре дня водили меня за нос!

Ответ прозвучал убийственно спокойно:

– Я не была уверена, что модель оружия подходит, а кроме того, не могла выдать ее без риска для себя самой.

Мгновение я смотрел в ее глаза, а потом с огромным усилием оторвал ладони от подлокотников, взял полупустой стакан и отошел к боковому окну. Отодвинул тюлевую занавеску и увидел собственное неясное отражение, а за ним – дом старухи. Он возвышался в ночи темной громадой, всего в каких-то двух десятках футов от гостиной мисс Гувер. Всего два десятка футов от комнаты, где были мы, где горел теплый свет, а из радиоприемника что-то пел о вечной любви этот носатый итальянец, работавший под француза.

Я простоял так некоторое время. Не скажу, что за те несколько минут перед моими глазами пронеслась вся жизнь: о прошлом я тогда вовсе не думал – только о будущем. Точнее, о том, что могло бы быть и чего не будет никогда. Когда разрозненные кусочки мозаики составили более-менее приемлемый рисунок, я спросил: