Отвечать журналист не стал. Все усилия уходили на перестановку ног, медленное движение куда-то вперед, и дыхания не хватало.

Позади раздался короткий вскрик, и мужчины поневоле оглянулись. Летышкина упала на песок и теперь полулежала, протягивая к уходящим руки.

– Вставайте. – Нелюбин с трудом заставил себя вернуться. – Остановка – смерть. Мы должны идти, что бы ни случилось. Единственный шанс – выйти к какому-нибудь поселку.

– Я не могу…

Но доктор помог ей подняться, чуть поддержал, а потом пошел рядом.

– Мы никуда не придем. Мы все погибнем в пустыне, – промолвила правозащитница. – Стоит ли стараться?

– Стараться стоит всегда. Думаете, остальным легче? Вон воительница вообще на себе тащит бронежилет вместе с каской.

– Лучше бы бросила, дура, – выдохнула Летышкина.

– А вдруг за утерю казенного имущества с них удерживают стоимость в десятикратном размере? – чуть улыбнулся Нелюбин. – Взбодритесь. В конце концов, с нами Египет точно пока не воюет.

На какое-то время женщина если не взбодрилась, то хотя бы взяла себя в руки и старательно шла позади всех.

Компания вообще передвигалась очень медленно, и чем дальше, тем реже и короче становились шаги.

– Мне кажется, наша мисс скоро окончательно свалится, – поведал Нелюбин Айзеку.

Тот лишь едва махнул рукой, мол, и хрен с ней. Нам-то какая разница?

– Вдруг аборигены наткнутся? Она же всех заложит, если еще будет жива, – чуть развил мысль врач.

Маклер на мгновение задержал взор на собеседнике, а затем буркнул:

– Это – к Бритни. При чем здесь я?

Между тем светило уже принялось за привычную работу, и пустыня понемногу стала превращаться в нечто раскаленное, практически неприспособленное для жизни.

– Привал!

Пассажиры повалились, как шли, и только фляга в руках Нелюбина, та самая, которая принадлежала сержанту, побудила людей сбиться в кучку.

– По маленькому глотку, – предупредил врач и, подавая пример, едва припал к драгоценному сосуду.

Остальные следили за действом жадными взглядами.

– Не надо нам было уходить, – просипел Айзек. – Может, нас бы уже нашли.

– Вы слышали вертолеты? Нет? А ведь мы не так далеко, – нашел в себе силы возразить Нелюбин.

– Все равно. Нет здесь никаких поселков.

– Должны быть. Мы не в Сахаре. Главное – двигаться.

– Не могу!.. – провыла Летышкина.

Голос шел из глубины души. Остальные путники еще как-то держались, хотя вид у них был из тех, про который говорится: краше в гроб кладут.

– Надо. Остановка – смерть.

– Давайте хоть отдохнем. – Летышкина с мольбой оглядела невольных сотоварищей. – Немного. Сами же говорили: в жару здесь все отдыхают. А вечером пойдем.

– Не будет у нас вечера, – твердо и бескомпромиссно отчеканил Нелюбин. – Или мы встаем сейчас, или остаемся здесь.

– Тогда оставьте меня. Дайте немного воды. И все. Может, меня найдут. Не станут же арабы убивать женщину! – Можно сколько угодно твердить о феминизме, но в трудную минуту почему-то всегда вспоминаются прежние отношения между полами.

– Предать хотите? – поинтересовался доктор.

Остальные пока молчали, но в их молчании чувствовалось согласие с позицией врача.

– Я ничего о вас не скажу. Ничего-ничего.

– Рассказывайте сказки. Хватит отдыхать. Встаем.

Но Летышкина продолжала сидеть. Она уже явно дошла до состояния, в котором все становится безразличным. Даже собственная жизнь.

– Вставайте, – вслед за Нелюбиным повторил журналист.

– Не могу.

– Встать, тварь! – рявкнула Бритни, вскидывая винтовку.

Мулатка, так же, как все, сильно нервничала и искала, на ком бы выместить злость. Не говоря уже о предварительной обработке со стороны некоторых мужчин.

– Уберите ружье. Я известный деятель, и не вам указывать, что мне делать.

Должно быть, виноватым было солнце. Однако Летышкина не только не испугалась оружия, но и возмутилась угрозами.

– Нас пятеро. И мы не желаем рисковать из-за одной дуры, – отчеканил Нелюбин. – Или вы идете со всеми, или извините. Действительно остаетесь здесь. Но в качестве трупа. Погоня нам не нужна.

– Что? Под суд захотели? Я все расскажу о вашем недостойном поведении. И Григорий Яковлевич подтвердит.

– Вы уверены? Что ж, выбор был предложен. Идемте, господа.

Нелюбин отвернулся настолько равнодушно, что правозащитница внезапно испытала страх.

– Нет!!!

Женщина дернулась к мулатке, и Бритни совершенно инстинктивно нажала на спуск.

Грянул выстрел. Пуля вошла Летышкиной в плечо, заставила зажать рукой рану, и между пальцами пробежала струйка крови, неожиданно яркая на фоне всеобщей белизны.

Дороги назад теперь не было, и это мгновенно осознали все. В том числе – и жертва.

– Не надо…

– Стрелять не умеете? – возмутился Айзек, словно сам был бывалым армейским сержантом. – Добейте эту тварь!

– Нет!!! – вновь взвыла Летышкина, и тут же грянул еще один выстрел.

Теперь пуля пробила руку, вновь дав женщине призрачный шанс на жизнь.

– Да убейте ее, черт возьми! – не сдержался и Погранов. – Чему вас только учили?

Винтовка задергалась, выпуская один кусочек свинца за другим, и Летышкина наконец повалилась на песок.

– Все, – Айзек собрался идти, однако Нелюбин шагнул к лежащей женщине, потрогал пульс и вздохнул:

– Еще жива. В голову надо.

– Точно, – поддержал его журналист. – Так называемый контрольный выстрел.

Руки у Бритни дрожали, однако мулатка подошла к распростертому телу и вскинула «М16».

Летышкина с трудом открыла глаза и увидела над собой слегка дымящийся ствол. Перевела взгляд на Бритни, что-то попыталась просипеть, но винтовка дернулась в очередной раз, и слова остались несказанными.

– Вот теперь все, – после проверки подвел итог Нелюбин. – Надо ее чуть прикопать, чтобы не было видно. Ведь мигом поймут, что был кто-то еще. И сразу идти. Нам обязательно надо выйти к поселку. Должны ведь жить где-то неподалеку люди!

Миша Девятых в третий раз, без всякого удовольствия, перечитывал «Ярость могучих» Федора Есаулова, валяясь в тени плетеного зонтика. Он терпеть не мог фэнтези, да еще славянского пошиба, но чем еще было заняться? Вот и пробегал он глазами строки, за которыми рубились на мечах, саблях, булавах и всяких малопонятных «шестоперах» богатыри с трудночитаемыми и еще более труднопроизносимыми именами, неизменно заканчивающимися на «слав».