– О, понятно. Как это необычно! – повторила миссис Грей. – И как мило, что вы вдвоем ухаживаете за ней.

– Вы же знаете Элли. Золотое сердце, – сказал я.

Элли ринулась из спальни и сильно хлопнула входной дверью. Потом вернулась в спальню и громко произнесла:

– Чарли, я купила корм. Дальше справлюсь сама. Тебе пора.

Я протянул ей трубку со словами:

– Это твоя мама. Мы тут очень мило болтаем.

– О, вот как? – сказала Элли. – Спасибо. А теперь пока.

Я передал ей трубку и остался стоять на месте.

– Я сказала: «А теперь пока», – повторила Элли, указывая на дверь.

Я поспешил к входной двери и, распахнув ее, увидел соседа, выходящего из квартиры напротив. Вот тут я пожалел, что не накинул на себя что-нибудь из одежды. Крикнув: «Пока!», я захлопнул дверь и, прокравшись обратно в спальню, плюхнулся на кровать.

– Мама, прекрати, – сказала в трубку Элли и мрачно взглянула на меня. – Мы вместе работаем. И беседуем друг с другом по долгу службы. Но это не делает нас друзьями, так что не возлагай особых надежд. Не похоже на то, что в ближайшем будущем мы уляжемся в постель вместе.

Элли сделала ударение на слове «вместе», и по губам ее скользнула улыбка. Это была одна из тех блистательных полуправд, в которых изощряется юридический ум. Мы не могли в ближайшем будущем улечься в постель вместе, ибо я уже лежал в ней. Конечно, мы знали, что скоро придется им все открыть, но еще не пришло время.

Миссис Грей продолжала трещать, и Элли прикрыла трубку рукой.

– Рыба-зебра! – Ей все еще не верилось. – Это же надо такое придумать! – Но взгляд ее смягчился, а глаза смеялись.

Голос в трубке затих.

– Нет, мама. Я не считаю, что две наши семьи должны устроить в воскресенье праздничный ланч. Последние дни я так много общалась с Чарли, что мне бы определенно не хотелось увидеть его еще и за обеденным столом. – Я захихикал, и Элли швырнула в меня подушкой.

– Послушай, мне пора, – сказала Элли, но ее мама была не из тех, кто любит прощаться. Она проговорила еще по крайней мере минут пять, и наконец Элли не выдержала: – Мне действительно пора уходить, да и рыба-зебра, наверно, умирает с голоду. – И она положила трубку. – Если так дальше пойдет, – заявила Элли, падая на постель рядом со мной, – я, пожалуй, пойду и куплю себе эту проклятую рыбу-зебру, если только она существует в природе. Пусть хоть что-нибудь напоминает мне о том кратком счастливом периоде, когда в наши отношения еще не вмешались наши мамы.

К вечеру мы единогласно проголосовали за китайскую еду с доставкой на дом. На кухне у Элли из съестного остались лишь три банки спаржи, немного бобов с соусом чили и полтюбика «Мар-майт».[27]Как бы мы ни пытались сочетать эти ингредиенты, из них невозможно было что-нибудь приготовить.

Мы накинули тенниски и, сидя в постели друг против друга, обменивались пластиковыми коробочками с едой.

– Я хотела бы кое-что у тебя спросить, – произнесла Элли с набитым ртом: она уплетала свинину в кисло-сладком соусе. – Этот вопрос мучил меня годами. С кем из девчонок в школе ты потерял невинность?

– Прости? – Наши отношения развивались слишком стремительно: обычно такой вопрос задают спустя несколько свиданий.

– Давай, рассказывай. Теперь это едва ли имеет значение – мне просто интересно узнать.

Как бы близки мы ни были раньше, все же было не принято, чтобы такие вопросы обсуждались мальчиком и девочкой. К тому же мы с Элли трепетно относились друг к другу. Поэтому беседы об уикенде сводились к фразам типа: «Ты хорошо провела время?» – «Да, нормально».

– Это Элейн Пиндер?

Я нахмурился, пытаясь вспомнить, как выглядела эта Элейн Пиндер.

– Она носила брекеты до восемнадцати лет?

– Правильно.

– И при ней всегда была ручная мышь.

– Вот видишь, ты ее помнишь!

– Возможно. Но могу заверить тебя, что между нами никогда ничего не было.

– А как насчет Джозефины Стаббс? Ведь она была в твоем вкусе.

– А именно?

– Безмозглая, смазливая и доступная. Вот все, что тебе было нужно. И не смотри на меня, как обиженный щенок. Ты знаешь, что это правда.

– У нее было очень приветливое выражение лица, вот и все, – сказал я, делая слабую попытку защититься.

– Значит, это была она.

– К сожалению, нет, – признался я. – Она сказала, что я все время маячу около нее, как привидение. И попросила своего брата пригрозить мне расправой, если я не отвяжусь.

– Но он же был на три года моложе нас, не так ли?

– Я не выношу насилия.

Элли смеялась так долго, что это стало уже выглядеть невежливым.

– Итак, кто же это все-таки был?

Я усмехнулся.

– Ни за что не угадаешь.

– Шелли Эварт?

– Желе Эварт? О нет, прозвище было очень уж метким.

– Мартина Уилсон?

– Она бы никому не позволила сунуть руку себе в лифчик. Берегла себя для настоящей любви, как она мне сказала.

– Но она же вышла замуж за этого жуткого Барри Фентона, не так ли?

Я не сомневался, что Элли сейчас вспоминает то же, что я: как Барри пукал перед каждым учителем, бросая таким образом вызов. Его заключительным сольным номером было выступление перед директором школы на ежегодном вручении призов, а зрителями – изумленные родители.

– Это доказывает, что любовь не только слепа, но еще и глуха, – заключил я.

– Кэрри Ванесса Дин?

– Скажу лишь, что ребята не зря прозвали ее КВД.

– Тогда Хелена Макдермотт.

– Мы с ней, вероятно, согрешили бы, если бы не эти заморочки с энурезом и резиновыми трусиками. Это даже меня достало, хотя я и был озабочен. Мы прозвали ее Водопроводным краном: только дотронься – и готово дело! Да уж, повертелся я, как уж на сковородке, объясняясь со своими предками, когда они вернулись домой в тот вечер!

Элли издала стон и потребовала, чтобы я раскололся.

– Сначала тебе придется уплатить дань натурой, – заявил я, и хотя Элли скорчила гримасу, демонстрируя свое отвращение, она тут же сдалась. Скинув тенниску, она предстала во всей красе, и я немедленно завелся.

Уж так устроены мужчины, что после бурных восторгов любви их тянет вздремнуть. Вот и я сейчас боролся с этим непреодолимым желанием. Мне пока что не встретилась такая женщина, которая сказала бы: «Ты действительно выложился, Чарли, за что я безмерно тебе признательна. Ты заслужил право отойти ко сну прямо сейчас, так что не обращай на меня никакого внимания».