Но тут рыжий снова заговорил:

— Леон Баттиста был во власти одной навязчивой идеи. В последнее время он ею просто бредил.

— Что за идея?

— Он говорил о каком-то особенном, совершенном шрифте.

— Совершенный шрифт… А он не сказал, что это такое?

Пико был поражен. Те же слова он слышал от Лоренцо, и, возможно, эта тайна лежала у истоков всех убийств, случившихся во Флоренции.

Марко покачал головой.

— Я в точности так и не понял. Но думаю, что он имел в виду шрифт для перепечатывания тех документов, что мы готовили. Он всегда был недоволен работой переписчиков.

— Совершенный шрифт… Больше он ничего не упоминал?

— Нет. Но однажды, когда мы об этом заговорили, Альберти заметил, что древние умели придумывать буквы для своих языков и таким образом точно передавать мысли. Следовательно, должны существовать и письмена, соответствующие языку самого Бога.

— Самого Бога? Может, он имел в виду древнееврейский?

— Нет… не думаю. Полагаю, что у Леона Баттисты были весьма индивидуальные представления о божественности.

— А вы сами когда-нибудь видели этот шрифт?

— Во время перерывов Леон Баттиста часто исписывал целые листы какими-то странными значками, но тщательно оберегал их от посторонних глаз и всегда уносил с собой.

— И вы не знаете, где сейчас могут быть эти листки?

— В последние годы Леон Баттиста жил затворником. Я с ним больше не виделся. Умер он в одиночестве. Это случилось десять лет назад, сразу после дня основания Рима.

— И не было никого, кто навещал бы его в последние дни, с кем он мог бы доверительно поговорить?

Аббревиатор пожал плечами.

— Мне известно, что его похоронили в церкви Святого Августина. Наверное, кто-то позаботился о том, чтобы он не попал в общую могилу. — Лицо его вдруг озарилось. — Был один человек, который мог что-то знать. Тоже архитектор высокого класса, мастро Манилио да Монте. Он долго работал в Риме, занимался в основном укреплением оборонительных сооружений замка Сант-Анджело.

— А где его можно найти? Могу я с ним поговорить?

Рыжий грустно посмотрел на Пико.

— Его тоже арестовали во время преследований. Однажды я столкнулся с ним, когда еще сам был под арестом. Его вели в цепях. В отличие от нас, кому повезло, его не освободили. Он все еще находится в каземате, в башне Нона.

Информация о знаменитом архитекторе, которой располагал Пико, постепенно обрастала новыми деталями. Особенно его поразила одна новость — страсть Леона Баттисты к изучению различный видов письменности.

Незадолго до убийства Фульдженте изготовил шрифт для немецкого печатника, работавшего во Флоренции. Может, именно по этому поводу он поддерживал связь с архитектором? И поэтому в его руки попала книга Гермеса?

— Вы что-нибудь знаете о некоем Фульдженте Морре? — быстро спросил Пико.

Рыжий закрыл глаза, словно силясь вспомнить.

— Морра… Ну да, конечно… Он тоже какое-то время работал в курии. Он делал свинцовые матрицы для печатей, имеющих силу при скреплении документов. Я часто видел, как он разговаривал с Леоном. Но и Морра давно куда-то исчез.

На миг в мозгу Пико промелькнул образ распростертого на полу тела резчика. Судя по всему, аббревиатор ничего не знал о его судьбе. Пусть не знает и дальше.

— А вам случайно не известно, где он живет?

Марко удивленно посмотрел на юношу и ответил:

— Не думаю, что в Риме. Сразу после смерти Леона Баттисты Морра, кажется, собирался ехать куда-то на Восток. Уже десять лет прошло.

— Вы больше ничего о нем не слышали?

— Нет. И в курии он больше не появлялся. Его работу передали другим резчикам, должен сказать не таким искусным, как Фульдженте.

— Понимаю. А если он вдруг вернулся, то где его можно застать? — настаивал Пико, стараясь придать голосу оттенок праздного любопытства. — Ведь у него было какое-то жилье?

— Да, маленький домик на склоне Авентинского холма, со стороны Санта-Приска. Кажется, он там даже работал при установке алтаря. Морра был очень искусным резчиком, и церковные капитулы часто заказывали ему то подсвечники, то дароносицы. Кто знает, какой конец его ждет. Может, он кончит свои дни магометанином, — мрачно заключил аббревиатор.

Фульдженте вернулся с Востока, чтобы кончить свои дни куда более трагически.

Похоже было, что больше от рыжего ничего не узнать, и Пико собрался откланяться, протянув собеседнику пригоршню монет. Но едва он поднялся с места, как рыжий сказал:

— Он был несчастным человеком.

— Несчастным? Почему?

— У Альберти не было родины. Бедняга! Даже семья все время отвергала его как незаконнорожденного. Может, в царстве духа он искал ту землю, которую мог бы назвать своей? — прошептал аббревиатор, неподвижно глядя перед собой. — Хорошо бы вам об этом знать, — резко бросил он, словно пожалев о том, что сказал.

Аббревиатор явно испытывал облегчение оттого, что допрос окончен. Поднявшись, он проводил гостя до дверей и задумчиво смотрел ему вслед, пока тот спускался по лестнице.

Пико вышел на улицу и огляделся по сторонам, чтобы сориентироваться. Авентинский холм должен находиться ближе к южной части города, за развалинами Большого цирка и территорией форумов. На его вершине и стоит церковь Санта-Приска, о которой говорил рыжий.

Если Фульдженте там работал, то кто-нибудь из служителей должен его помнить и, может быть, укажет, где он жил. Вероятно, дом еще существует, и внутри могут находиться какие-то полезные для расследования детали.

Пико быстро зашагал к Тибру, потом, когда за прибрежными домиками показались строения и башня на острове Тиберин, свернул налево. Пройдя мимо развалин театра Марцелла, он добрался до небольшого круглого храма. Его колонны вызывающе возвышались напротив церкви с высокой колокольней, как предупреждение минувших веков новому веку, как крик, возвещающий Небесам о том, что римская земля некогда принадлежала иным богам, и эти боги не умерли.

Дальше местность плавно спускалась к реке. Пико снова огляделся. Постройки сильно поредели, а местами и вовсе исчезли. Впереди, возле поилки для скота, одиноко возвышалась величавая четырехсторонняя арка. Земля стала влажной и вязкой: сюда с окрестных холмов стекала дождевая вода. Во все стороны простирались огороды и виноградники, отделенные друг от друга каменными стенками, сложенными из остатков куда более благородных зданий. То здесь, то там из земли торчали капители и стволы колонн, как останки огромного каменного корабля, потерпевшего крушение. Слева виднелся Большой цирк с длиннейшей беговой дорожкой, все еще окруженной развалинами огромных аркад, когда-то державших ступени для зрителей. А рядом круто обрывались стены древних имперских дворцов, заросшие пышной растительностью, и ступени здесь превратились в непроходимый лес.