Любопытно, что, хотя доступной земли все еще было очень много, а больше всего недовольства вызывала в местной печати роль китайцев в коммерческой жизни региона, первые ограничительные меры были направлены против иностранного землевладения. Одним из вероятных объяснений такого усиленного внимания к земле является влияние политики, проводившейся на другом краю империи, где земельный вопрос был самым важным. Первый шаг в этом направлении был сделан в 1882 году, когда новые административные правила потребовали, чтобы иностранные подданные испрашивали у генерал-губернатора особое разрешение на покупку земли на Дальнем Востоке. В 1885 году, после шквала докладных записок и проектов перехода к более масштабным мерам, наступил решающий момент, когда царь Александр III обозначил свою поддержку ограничения иностранного землевладения в регионе. В результате положением от 22 июня 1886 года Комитет министров запретил иммигрантам с территории Китая и Кореи селиться в приграничных областях[294].

В 1888 году была запрещена любая иммиграция из Кореи, право на которую не было подтверждено особым, подкрепленным документами разрешением. Учитывая, что правительством Кореи эмиграция из нее была настрого запрещена, нетрудно понять, что указанное выше правило вынудило корейцев иммигрировать нелегально[295]. 18 июня 1892 года (опять примерно тогда же, когда аналогичный закон ограничил права иностранцев в западных провинциях страны) Комитет министров запретил лицам, не имеющим российского подданства, приобретение земли на всей территории Дальнего Востока (в бассейне Амура и Приморье)[296]. Одновременно российские власти объявили, что китайцам и корейцам запрещено селиться в ряде пограничных зон[297].

На практике же добиться соблюдения этих ограничений оказалось сложно. В конце 1890-х годов комитет Министерства внутренних дел обсуждал идею дополнения закона 1892 года, запрещающего приобретение земли, запретом для китайцев и корейцев брать землю на Дальнем Востоке в аренду[298]. Однако комитет пришел к выводу, что это будет иметь ужасные последствия для дальневосточного сельского хозяйства. В конце концов предложение было не только отклонено, но и заменено принятием мер, сделавших такого рода аренду более доступной[299]. В 1908 году генерал-губернатор Приамурья запретил отдавать государственные земли в аренду китайцам и корейцам. Поначалу запрет касался только иностранных подданных, но декрет от 25 июля 1909 года распространил его действие также на китайцев и корейцев, находившихся в российском подданстве.

Закон от 18 июня 1892 года в принципе стал для китайских подданных мощным стимулом к натурализации. Однако – возможно, в основном из-за бюрократических препон на местах – складывается впечатление, что натурализация китайцев оставалась очень редким явлением. Массовая депортация населения бассейна Зеи в 1900 году, разумеется, не означала окончания китайского присутствия в регионе. На деле оно стремительно росло в последующие два десятилетия, по мере того как строительство железной дороги, золотые прииски и общее экономическое развитие порождали неутолимую потребность в дешевой рабочей силе. Однако никто из китайцев, остававшихся, возвращавшихся или недавно прибывших в регион, не находился под защитой Айгунского договора. По-видимому, в последующие годы местные власти на Дальнем Востоке чувствовали себя в силах налагать весьма далеко идущие новые ограничения на иностранцев из Азии. Например, 26 июля 1902 года военный губернатор издал декрет, запрещавший всем китайцам и корейцам проживать в Хабаровске за границами китайского квартала[300].

Боксерское восстание оказалось первым из серии тех драматических событий в истории иммиграции и гражданства на Дальнем Востоке, которые имели отношение к вопросам войны и безопасности. Второе такое событие произошло в 1904–1905 годах, когда большинство японских подданных в дальневосточных областях империи было собрано для высылки из страны. Операция началась в феврале 1904 года, при дипломатической и финансовой поддержке со стороны правительства США, сохранявшего нейтралитет. Затронув только тысячу японских подданных, эта операция, однако, создала важный прецедент, став в российской истории первой последовательно проведенной облавой и депортацией гражданских подданных противника во время войны[301]. По окончании военных действий японским подданным было позволено вернуться в Россию.

Но озабоченность военных и полиции тем, что присутствие иностранцев ставило под угрозу безопасность, вряд ли ослабела. Запрет цензуры и введение выборов в результате революции 1905 года сделали публичное нативистское обсуждение «желтой угрозы» лишь более многоголосым и громким. В то же время возобновились стремительный рост экономики и развитие Дальнего Востока, что создало самую настоятельную потребность в рабочей силе. В изменчивой ситуации все более мощные противодействующие силы направляли свое влияние друг против друга.

Одна из наиболее значимых связанных с гражданством проблем в этот период касалась юридических и политических последствий формальной аннексии Кореи Японией в августе 1910 года. На протяжении нескольких месяцев российские чиновники составляли огромное множество бумаг, пытаясь разобраться, что делать в создавшейся ситуации. По сути дела, дилемма возникла потому, что Япония внезапно обрела право требовать для десятков тысяч корейских подданных, проживавших в Российской империи, всех прав и обязанностей японских подданных. Для России это стало проблемой по нескольким причинам. Во-первых, Корея, в отличие от Японии, не была для России страной, пользовавшейся режимом наибольшего благоприятствования. Поэтому все административные и юридические ограничения, налагаемые на корейских подданных (например, введенный генерал-губернатором Приамурья запрет на использование корейцев для работы на золотых приисках), вступали теперь в противоречие с обязательствами по международному договору. В принципе с этого момента к корейцам можно было применять лишь ограничения, налагаемые на всех иностранцев.