Заявления немцев, будто вся операция была развернута из-за давних опасений, что дезертиры и политически неблагонадежные поляки и евреи могут представлять опасность, больше не пользовались доверием. Масштаб операции (а также стремление спонсировавшихся государством немецких землевладельцев выкупить оставляемые поляками земли) сделал очевидным то, что высшие слои прусского общества пытались таким образом проводить более широкую демографическую политику – для изменения демографического баланса в регионе[253]. В январе 1886 года Бисмарк заявил в нижней палате прусского парламента, что «то была государственная политика, направленная на увеличение числа лояльных прусскому государству граждан… чтобы достичь последней цели, мы не имели иных законных средств, кроме высылки этих поляков, которые не принадлежат стране и не имеют права рассчитывать на нашу терпимость. Мы были убеждены, что нам хватает своих собственных поляков и что следует сократить число польских агитаторов, избавившись от обнаруженных здесь иностранцев»[254]. Вместе с высылкой Германия, по сути дела, заморозила прием новой волны трудовых мигрантов из Российской империи.

Когда немцы начали рассуждать и действовать так, будто национальная демографическая политика представляет собой игру с нулевой суммой, это немедленно возымело ощутимое влияние на подход политиков с российской стороны границы, подтолкнув их к ужесточению контроля над иммигрантами из Германии, в особенности над лицами польского происхождения. Первая официальная дипломатическая нота протеста была направлена из России в сентябре 1885 года и включала подробное приложение, содержащее статистику, свидетельствовавшую о росте польского населения и землевладения в западных российских провинциях[255]. В 1886 году, в ежегодном докладе царю Министерство иностранных дел заявило, что немецкая программа скупки польских поместий в Пруссии вынуждает польских националистов поддерживать идею принимать полученные в результате таких сделок деньги и приобретать землю за границей, в российской Польше. Министерство полагало, что есть все основания серьезно задуматься о дальнейших ограничениях способности иностранцев приобретать землю в России[256]. Царь Александр III ясно дал понять, что желает принятия ответных мер в отношении иммигрантов – немецких подданных в западных провинциях империи. Когда в 1885 году губернатор Эстляндии сообщил, что землевладельцы хотели бы нанимать немецких подданных для работы на фабриках и в поместьях, царь вынес резолюцию: «Этого положительно не допускать»[257]. Сходным образом он ответил губернатору Витебска, в том же году сообщившему, что «из 1625 иностранцев, проживающих в Витебской губернии, 767 человек населяют г. Двинск и его уезд и что все они, за весьма малыми исключениями, прусские подданные; что некоторые из них, приобрев поземельную собственность и сохраняя иностранное подданство, не вносят ничего особенно полезного в жизнь местного населения, чуждаются всего русского и не могут считаться в крае людьми, отвечающими Державной воле о водворении в крае русского землевладения»[258]. То, что царь разделял подобные чувства, привело к созданию межведомственного «комитета по предотвращению наплыва иностранцев в западные провинции». Председателем комитета был назначен сенатор Вячеслав Константинович Плеве[259].

Германия постепенно уменьшала размах депортаций, но закончила их только 1 июля 1887 года. Затем в течение еще трех лет трудовая миграция из России была приостановлена. Тем временем в Германии нарастал протест против такой политики. Промышленники и прусские землевладельцы не нашли иного источника дешевой рабочей силы и страдали от экономических последствий этой ситуации. Недостаток дешевой рабочей силы вынудил землевладельцев в районе Данцига серьезно рассматривать возможность массового завоза рабочих из Китая[260]. Местные власти жаловались на бремя расходов, связанных с необходимостью оказывать социальную поддержку семьям депортированных. Наконец, после нескольких лет оживленных споров и закулисного лоббирования, было достигнуто соглашение о компромиссе, но произошло это лишь после того, как в марте 1890 года несгибаемый Бисмарк был вынужден уйти в отставку.

После этого Германия продолжила вводить у себя первую в мире систему ввоза гастарбайтеров, основанную на современном понятии о границе и паспортном контроле. Это был великий компромисс между желанием аграриев и промышленников пользоваться дешевой рабочей силой, с одной стороны, и стремлением нативистов и националистов к германизации и предотвращению постоянного расселения здесь поляков и евреев – с другой. Такая политика открыла Германию для сезонной сельскохозяйственной трудовой миграции, но создала впечатляющий набор «предохранителей», не дававших этим рабочим навечно поселиться в Германии или натурализоваться. Участвовать в такой системе могли лишь неженатые рабочие и на протяжении не более чем трех лет. Они могли работать и оставаться в стране лишь с 1 апреля по 15 ноября. Практически все сезонные работники были неженатыми мужчинами. В соответствии с международной практикой женщине, в случае ее брака с гражданином другого государства, автоматически приписывалось гражданство мужа. Таким образом, женитьба на гражданке Германии не решала проблемы. На практике же местные власти и наниматели использовали еще более драконовские меры контроля – например, забирали у работников паспорта и документы, чтобы не дать им перейти к другим нанимателям, предлагавшим более высокую оплату и лучшие условия труда.

Распространение этой новой строгой системы ввоза гастарбайтеров замедлилось из-за великой европейской эпидемии холеры в 1891–1892 годах, приведшей к еще более жесткому запрету как на российскую трудовую миграцию, так и на трансокеанскую миграцию через немецкие порты. В 1892 году Германия даже временно наложила категорический запрет на въезд на ее территорию евреев российского подданства. Этот запрет не распространялся на эмигрантов из России, имевших нееврейское происхождение, и был снят лишь после введения нового режима медицинского досмотра на границе и обустройства в Бремене карантинной зоны[261]. Когда эпидемия закончилась, а депрессия конца 1880-х годов сменилась периодом быстрого роста промышленности в Германии и за рубежом, немецкие власти позволили объемам сезонной трудовой миграции из-за рубежа в рамках новой системы контроля быстро вырасти: с 25 000 человек в 1894 году до 454 000 – в 1905-м и 901 000 – в 1914-м[262]. Новые законы привели к массовому росту числа сезонных мигрантов из России в Германию: с 17 000 человек в 1890 году до 138 000 – в 1910-м[263]. Хотя большинство этих рабочих были вынуждены уезжать к 15 ноября, каждый год существенное их количество (10–15 %) находили законные и незаконные способы остаться в Германии. В сочетании со строгим контролем процесса натурализации это вело к постоянному росту числа проживавших в Германии российских подданных. В 1907 году число рабочих иностранного происхождения, приехавших в Германию из Российской империи, достигло 212 326 человек (156 847 было занято в сельском хозяйстве, 454 439 – в промышленности, а 10 040 – в торговле и на транспорте)[264]. Короче говоря, после поначалу суровой демографической политики депортации и ограничений Германия значительно расширила систему надзора, требования к документам и полицейский контроль, сделав возможным создание новой системы, позволившей импортировать дешевую рабочую силу, ограничивая при этом демографические последствия для этнического состава населения. Россия учла этот опыт – как учел его, впрочем, и весь мир.