есть историческое зерно. Вероятно, Иуда действительно предал своего Учителя из-за денег и потом скрылся, распустил молву о своем раскаянии и самоубийстве, чтобы этим избежать преследований со стороны фанатичных приверженцев Иисуса. Христианская фантазия облекла этот факт в мифическую форму, создав вероятную и подробную, хотя и никогда не бывавшую, историю. Фолькмар идет гораздо далее Штрауса. Он решительно утверждает, что весь рассказ об измене Иуды, как в общем, так и в частностях, есть не более как фантастический вымысел первохристиан, не имеющий в своей основе ни малейшей доли правды. И прежде всего, по мнению Фолькмара, нужно предполагать в Иуде не сатанинскую только, но уже какую-то неестественную и зверскую натуру, чтобы объяснить его решимость за несколько жалких грошей предать любимого Учителя, в невинности которого он был убежден. Притом измена Иуды, по мнению Фолькмара, и для синедриона не могла иметь такого важного значения, какое придают ей евангелисты: для того, что сделал Иуда, было достаточно и простого сыщика, в каковых синедрион, конечно, не имел недостатка. Наконец, наш ученый критик старается подыскать и исторические основания для полного отрицания факта: так, Апокалипсис знает всех двенадцать, а не одиннадцать апостолов, имена коих написаны на стене храма (Апок. 21:14). Апостол Павел в своих Посланиях везде говорит о двенадцати, а не об одиннадцати апостолах: он прямо утверждает даже, что непосредственно по воскресении, следовательно до избрания Матфия на место Иуды, Иисус явился двенадцати апостолам (1 Кор. 15:5); вообще, Павел ничего не знает об измене и отпадении одного из двенадцати. Очевидно, заключает Фолькмар, сага об Иуде измышлена христианами с тою целью, чтоб устранить и отвратить первоначальных членов церкви от измены христианству и перехода в иудейство. Лука, приверженец партии Павла, первый воспользовался этой сагою для того, чтобы очистить в списке двенадцати место апостолу языков.

Таковы фантазии Штрауса и Фолькмара. Для опровержения их достаточно указать на следующие основания: а) Параллели из Ветхого Завета никоим образом не могут служить критерием мифического характера новозаветных рассказов. Совпадения и аналогии между событиями всегда возможны, и мы встречаем их нередко в жизни и истории. Так, например, в параллель тридцати сребреникам Газе указывает на 30 серебряных мин, коими была оценена жизнь Сократа. Тем более, возможно, было в Ветхом Завете пророчество о 30 сребрениках. Что же до Ахитофела, то сходство его судьбы с историей Иуды самое общее, внешнее и чисто случайное. Об Ахитофеле сказано, что он пошел и удавился; но разве того же самого нельзя сказать о всяком, кто решается на подобное самоубийство? Притом Ахитофел изображается во 2-й книге Царств совсем не таким, каким Иуда в Евангелиях: советы Ахитофела принимались с уважением и считались за советы самого Бога (2 Цар. 16:23; 17:1, 14); Ахитофел, далее, не получил за свою измену никакой денежной награды; он, наконец, только оставил Давида и перешел на сторону Авессалома, но не имел умысла коварно выдать Давида врагам. б) Сага об отпадении Иуды не могла явиться среди приверженцев Павла с целью дать этому апостолу место в списке двенадцати. Сам Павел нигде в своих Посланиях не претендует на титул одного из двенадцати; напротив того, он всегда резко отличает себя от них (напр., Гал. 2 и др.).

Далее, Лука, который будто бы первый воспользовался этою сагою, чтобы очистить Павлу место между двенадцатью, прямо и решительно исключает апостола языков из числа двенадцати; он рассказывает в книге Деяний об избрании на место отпавшего Иуды некоего Матфия, причем необходимым условием для сопричисления к лику двенадцати ставит непосредственное и личное знакомство с жизнью и учением Господа, на что Павел, конечно, не мог претендовать (Деян. 1:21–22). в) Если Апокалипсис в гл. 21, ст. 14 знает не одиннадцать, а двенадцать апостолов, коих имена сияют на стене храма как драгоценные камни, то не следует забывать, что Апокалипсис написан уже после избрания двенадцатого апостола на место отпавшего Иуды. г) Апостол Павел в своих Посланиях, правда, не упоминает прямо об измене Иуды. Но ведь этот апостол и вообще сообщает очень мало рассказов из жизни Господа. Далее, в 1 Кор. 15:5, апостол говорит, что по воскресении Господь явился не одиннадцати, как этого требовала бы историческая точность, а к двенадцати ученикам. Но в данном случае апостол употребляет название «двенадцать» как технический термин или специальный титул приближеннейших учеников Господа, в отличие от апостолов в дальнейшем смысле. Название это, конечно, могло сохранять свое значение и быть употребляемо в том случае, когда полного числа двенадцати не было в наличности. Аналогичное явление находим в книге Деяний: диакон Филипп называется одним из семи (21:8), когда Стефана уже не было в живых; точно так же апостол Павел в 59 году употребляет термин «двенадцать», хотя Иаков старший уже в 54 году потерпел мученическую кончину. Наконец, в Посланиях Павла есть прямой намек на предание Иисуса Иудою, – именно в словах 1 Кор. 11:23: «в ту ночь, в которую был предан Господь». Выражение «предан» нельзя относить к Богу, ибо Иисус был предан или оставлен Богом не ночью, но днем – на кресте; естественнее поэтому разуметь здесь ночь предания Господа Иудою.

д) Возражение Фолькмара, что измена Иуды не могла иметь для синедристов важного значения, не заслуживает внимания. Существенного значения в судьбе Иисуса злодейство Иуды, конечно, иметь не могло; хитрые и могущественные первосвященники и помимо Иуды нашли бы средства к осуществлению своего плана. Но не следует упускать из виду, что при стечении громадного числа пилигримов в Иерусалиме и его окрестностях для синедриона было весьма важно знать местопребывание Иисуса. Во всяком случае, содействие Иуды освобождало синедрион от лишних хлопот и вело к цели скорее и вернее. е) Кроме того, против мифического происхождения рассматриваемого рассказа говорят следующие соображения.

Во-первых, непонятным представляется: каким образом фантазия самих христиан могла бы создать такой миф, который позорным пятном ложится на одного из выдающихся учеников Господа, если бы факта не было на деле? Евангелие Матфея явилось еще при жизни апостолов и очевидцев евангельской истории: как могли они допустить такую постыдную хулу на своего собрата? Нужно заметить при этом, что поступок Иуды уже в первое время христианства вызывал глумление над христианами со стороны язычников и иудеев: так, уже Цельс, ввиду этого факта, считал нравы любой разбойнической шайки нравственно чище христианских[77]. Во-вторых, измена одного из двенадцати апостолов могла в глазах первохристиан бросать некоторую тень подозрения и на нравственное достоинство самого Иисуса: этот факт было трудно помирить со всеведением Иисуса, Его человеколюбием, глубинным знанием человеческих