Хрущев велел дать Героя, назвать улицу, поставить памятник и воспеть в гимнах. В 1964-м у Советского Союза появился новый Герой и памятник ему, выходящему из стены на улице его же имени, впадающей в Хорошевское шоссе, где прописан «Аквариум» – известная ныне всему миру штаб-квартира военной разведки. Была экстерном сочинена тонна беллетристики о человеке, который заранее знал дату начала войны, а Сталин, пес, ему не поверил. Больше других запомнилась фраза из неподцензурного Алешковского: «Зорге каждый день морзянку отстукивает: пиздец, пиздец, пиздец…»

Приблизительных дат наступления вермахта Зорге назвал Москве пять. Накануне большого вторжения рейх запустил машину дезинформации, в марте перенацелился на Югославию, сроки путались, да никто и не торопился сообщать о них в токийское посольство. Так что никакого «22 июня, ровно в четыре часа» не было и в помине – биограф Карпов позже признал, что выдумал этот апокриф по указке Хрущева. Профессионалам липа бросалась в глаза и тогда: подлинная шифротелеграмма всегда начинается с указания источника – а уж дело Центра решать, насколько он заслуживает доверия.

Заслуга Зорге перед советской и мировой историей иная: вместе с народным ополчением, гвардейцами-панфиловцами и злыми сибиряками он отстоял Москву. Сообщение, что до конца 41-го Япония в войну с нами не вступит, позволило перебросить с дальневосточного фронта сибирские дивизии, о которых Москва помнит, но не знает, откуда взялось такое счастье. А вот оттуда. Японская угроза заставляла даже в самые черные дни обвала Западного фронта держать в Забайкалье миллионную группировку – но по решению Ставки сотня тысяч штыков погрузилась в поезда и рванула в Москву наперегонки с группой армий «Центр». Об этом было в «У твоего порога»: батареи бьются под Волоколамском – а поезда идут, последние расчеты ложатся в снег – а колеса стучат, а гудки ревут, а хмурые таежные люди курят в жменю перед развертыванием. Они ударят 7 декабря – а за сутки до того пойдет на дно американская эскадра в Пирл-Харборе. Это было второе совпадение – доконавшее расу господ: Америка вступила в войну, русские контратаковали, блицкриг не вышел, для войны на истощение рейху не хватало ресурсов. На новый 1942 год в дневниках самых прозорливых фельдмаршалов появилось то самое: пиздец.

Зорге этого знать не мог, а мог только верить: его с группой взяли 16 октября, в день знаменитой и позорной паники в Москве, когда перестало ходить метро, не вышли газеты, по всему городу минировали оборонные предприятия, а самые дальновидные москвички выстроились в очереди к парикмахерским, чтоб встретить врага во всей красе и завивке. То же и в Киеве было – что страну не особо красит, но из песни слов не выкинешь. А попалась сеть «Рамзай» не в ловушки пеленгаторов и не в результате сличения имен допущенных к секретам – а в скучную своей массовостью операцию контрразведки: ей приказали отследить возможные левые контакты высших чиновников империи – служба выявила, что советник премьер-министра Ходзуми Одзаки в молодости водился с красными. Одзаки был у Зорге вторым, их даже повесили с разницей в полчаса – три года спустя на 7 ноября, а до того все торговались. На следствии Зорге признал работу на советскую разведку – что позволило шантажировать Москву, а потому в кодексе тайных служб считается одним из тягчайших преступлений. Потому разведсообщество и не признало его заслуг, да и ныне относится холодно.

Но где строг профессионал – там открыто горячее сердце обывателя. Томас Хольцман по велению времени изобразил агента-звезду, который в войну играет, а не тужится по-настоящему. Его герой мыслил, существовал, чокался шампанским на посольских брифингах и передавал микрофильмы в шоколадных конфетах. Не пропустил мимо стальных рук гимнаста ни одну из появившихся на экране дам – баронесса Сакураи, глава секретариата посольства Браун и супруга посла Вольф были для него просто Хельма, Юки и Лили. Обсуждая геополитику, мылил спину сидящей в кадушке блондинке.

Легкой походкой плейбоя входил в гранит отечественной истории.

Франция, 1979. Flic Ou Voyou. Реж. Жорж Лотнер. В ролях Жан-Поль Бельмондо, Жорж Жере. Прокат в СССР – 1981 (38,9 млн чел.)

«Папа всех убьет», – приветливо обещала киднепперам дочь комиссара, присланного из центра в Ниццу с инспекцией (хорошая скороговорка на «ц»). Те смеялись: ревизор гонял на гоночном кабриолете, спал в палатке, снимал со шпаны штаны и вообще валял дурака. Оказалось, одно другому не мешает. Папа убил всех.

Фильм имел оригинальное название «Полицейский или хулиган» и окончательного ответа на вопрос не давал. Наследный богач Бельмондо и трущобный гопник Делон с юности поменялись ролями: один всю жизнь играл отребье – другой не вылезал из смокинга. Один корчил рожи – другой поджимал губы. Там, где апаш Делон, мальчишкой завербованный в Индокитай, чтоб не сесть, создал благородный образ законника – наследственный яхтсмен и теннисист Бельмондо полицию бил, убивал и выставлял бандой идиотов, даже состоя в ее рядах. Делона за это обожали девочки, Бельмондо – мальчики (не в этом смысле, извращенцы).

В Ницце, как и во всякой курортной зоне, полицию можно сажать поголовно и пожизненно, не ошибешься. Ревизору из центра там рай-благодать – особенно если он комиссар, любит круассан у бассейна (скороговорка на «с») и безобидные шутки-розыгрыши. Въехать на кабриолете в холл виллы (на «л»). Запереть убийцу в парной и поддать жару. Зайти в блядское бистро с канистрами изгонять бесов (на «б»). Полить сутенера из сифона (опять на «с»). Ссыпать кокс из плюшевого зайца в писсуар: «Зайчик хочет писать». Много есть способов влюбить в себя детей, собак, проституток и русских, и Бельмондо знает все.

Нашей публике тоже не хватало такого – способного быть худшим из мужей и лучшим из отцов. Плевать на правила и соблюдать заповеди. Бомбить жуликов и мочить убийц. Ближе всех подошел Караченцов, он же и Бельмондо постоянно дублировал – но не хватило сценарной школы. А то б мы ему, отправляющемуся в Сочи с «питоном» под мышкой, сказали хором по бумажке:

Бон шанс, дядь Коль.

Бон вояж.

Бон аппети.

Он бы нас понял.

Франция – ФРГ, 1975. La course a l’echalote. Реж. Клод Зиди. В ролях Пьер Ришар, Джейн Биркин, Мишель Омон. Прокат в СССР – 1979 (28,9 млн чел.)

Банкир покупает любовнику трансвеститский театр-варьете, но, чтоб скрыть от общественности дар, не проставляет в купчей имени. Посвященные в сделку злые геи грабят банк в париках на каблуках. Оставленный на хозяйстве начальник кассового отдела бросается в погоню с ответственностью и пылом Пьера Ришара. Взревновавшая пассия-парикмахерша бежит следом инкогнито в парике и на каблуках. Заинтригованный париками-каблуками детектив следует за ними со случайно прикованным к руке красным чемоданом. Кабаре со всеми прицепами плывет на гастроли в Англию.

Тайную кулису этого балагана приоткрыл желающим большой, как и я, старьевщик и несравненный Вергилий перверсивного кино Алексей Васильев. По его словам, кабаре «Альказар» – довольно известный во Франции бурлеск-пантомима, слабой копией которого в России являются театр «Сатирикон» и антреприза Романа Виктюка. Это царство запредельной, возведенной в эталон безвкусицы и сексуальных аномалий: километровых ресниц, золотого конфетти, париков-шиньонов-мушек, престарелых толстух обоего пола с губками гузочкой, парашютистов в колготах и люциферов в алых трико-обтягайках. Словом, тыльная сторона унылой буржуазной нормы, которой присягнула Франция в течение XX века и которой она нечеловечески стесняется при всяком упоминании имен Дюма, Флобера и Мопассана. Ясно, что в Англии, где норма есть ядро национальной идентичности и носит оттого воинственный характер, этой волшебной голубятне ловить особо нечего. Публика, как и следовало ожидать, хранит важное молчанье, но дело спасает Ришар, пожарным ледорубом разгоняющий шаловливых муз, как пропеллер взбитые сливки.