— А зачем она такая нам нужна? — громко, чтоб слышал отряд, ответила Валерия Павловна. — «Зябрик»! Шагом марш! — И запела: — Через две, через две зимы-и, через две, через две весны-и…

— Соберем, — подхватил народ, — соберем могучий урожай! Запомни! Через две…

Правду сказать, Яна скоро пожалела о своем фокусе. Ну осталась — что тут хорошего? Зачем вообще тогда в лагерь ездить?

Бесцельно она пошла бродить по территории. Нащупала в джинсах пачку «БТ» — казалось бы, кури, тренируйся, пока никого нет. Да неохота было по доброй воле глотать эту горечь.

Скоро она прибрела к пятому отряду. Почему к пятому? Потому что Яна, которой было одиноко, шла на голоса и на шум.

Она села на лавочку возле их отрядного дома и стала наблюдать. То есть не то чтоб специально что-то там высматривать, а просто глазела без определенной цели и думала неизвестно о чем.

Девочка в фартуке с улыбающимся тигром на кармане просила:

— Света! Дай веничек!

— Не слышу, — ответила Света Семина. Она что-то писала в тетрадку, лежащую у нее на коленях.

— Света! Дай, пожалуйста, веничек.

— Пожалуйста — дам!

Света подняла голову и тут увидела Яну. Эта раскосая красавица в самом деле не нравилась Свете Семиной. Возможно, Яна чем-то напоминала Женьку, которая, как мы помним, обманула Михаила Сергеевича Зотова. А все жители «Маяка» были, конечно, на стороне бородатого человека.

Но Света хорошо помнила слова начальника на вчерашней планерке. И ей стало неловко: ведь перед нею была только девочка (хотя и она была старше Яны Аловой всего на пять лет). А кроме того, ей надо было заполнить отрядный дневник: старшая вожатая Аня совершенно определенно ей сообщила, что «жить без дневника — это жить без перспективы!» Воспитательница же пятого отряда Татьяна Борисовна, как на грех, уехала в Москву. И вот теперь Света зашивалась.

— Яна, — сказала она негромко, — подойди, пожалуйста, сюда. Ты, кажется, сейчас свободна? Помоги мне с ребятками заняться.

Яна пожала плечами:

— А что, собственно, надо делать?

— Ну, займи их… У нас игровое время.

Уже несколько детей следили за их разговором.

— Мммм… Х-хорошо… — Яна повернулась к малышам, которые продолжали сбегаться на разговор старших. Лишь три-четыре нелюбопытные личности смотрели куда-то в сторону. — Ребята! — сказала она слишком звонким голосом и оглянулась на Свету, ей хотелось сказать: «Только вы не смотрите, ладно?» Но это было бы слишком по-детски.

— Ну, смелее! — сказала Света. — Ребятки! Вы ведь знаете, первый отряд у нас шефы. И вот к нам пришла Яна Алова. Какую, ребята, мы игру покажем Яне?

Яна успела сказать себе: «Чего я их боюсь-то?» Кстати, здесь была половина первоклассников, а половина вообще из детского сада. Но это она узнала потом. А сейчас она ринулась вниз головой, как несмелые, но отчаянные купальщики бросаются в воду.

Это страшно… Если вы не верите, вы попробуйте: страшно, когда на тебя разом смотрят тридцать пять человек. И чего-то от тебя ждут необыкновенного. Первые полчаса она вообще не помнила себя, сколько потом ни вспоминала. Только как бы со стороны слышала свой излишне громкий голос и чувствовала бесконечную резиновую улыбку на губах. И двигалась, как паровой каток, — все время она натыкалась на кого-нибудь из них. И махала руками, чего, естественно, в другое время не разрешила бы себе никогда.

Она перевела дух и стала помнить себя лишь после того, как неожиданно услыхала Светин голос: «Слушай, молодец! А у тебя неплохо получается, Яна!» Странно признаться, но ей это было приятно.

Она увидела себя в очерченном кругу, с мячом в руках. Она подбросила этот мяч и крикнула:

— Слава!

Белобрысый мальчик, которого звали Ярослав Горицын, кинулся за мячом. А все остальные и сама Яна брызнули в разные стороны. Это была древняя игра «Штандар». Смысл ее состоял в том, чтобы водящий «осалил» мячом кого-нибудь неводящего.

«Штандар!» Яна остановилась, как требовали того правила, и ее поразило, до чего она легко три секунды назад выкрикнула это: «Слава!» Будто всю жизнь только и делала, что звала их всех по именам.

Потом она опять нырнула в гущу игры, уже не забывая, что у нее «неплохо получается», но в то же время боясь остановиться, посмотреть на себя со стороны.

— Ребятки, ребятки, все! Руки мыть! Пора готовиться к обеду.

И тогда Яна почувствовала, что она еле жива. Прошло часа два с половиной. Она даже не могла сообразить, куда ей теперь деваться. За нее сообразили.

— Яна, с нами! Со мной… Ага, какая хитренькая! Со мной, Яночка, пожалуйста…

Уже совершенно «на автопилоте» она стала смотреть за тем, как они моют руки. И это было ошибкой, потому что человек десять сейчас же захотели, чтоб им руки мыла только Яна.

Конечно, Света Семина видела Янины недоделки. Например, видела, что вокруг Яны только самые боевые. А остальным с нею слишком шумно. И все-таки она сказала:

— Честно, Яна, очень хорошо! И ребятки довольны… Смотри, как едят!

Яна, на мгновение став знаменитостью, сказала неуклюже:

— Да ладно… Вы разве так не смогли бы?

Света совершенно искренне не заметила этой бестактности:

— Я? Конечно, нет. У меня сил не хватит. Представляешь, три смены так выкладываться! Я и стараюсь, чтоб они побольше сами жили… стараюсь их приучить.

«Вот как? — думала Яна, оставшись наконец одна. — Сил не хватает? А у меня хватит!.. Ей и нравилось и не нравилось, как работает Света: у нее на каждый случай жизни были готовы какая-нибудь шутка, словечко, стишок. Например, октябренок вбегает в отрядный дом. Света ему: «Стоп, что надо вспомнить?» А вспомнить надо речевку: «Не несем мы пыль с дорожки — вытер ножки, снял сапожки!»

Или еще вот. Когда они куда-то идут строем, то непременно растянутся: первые бодренько так шагают, кто в середине — уже поленивей, а последние вообще плетутся. Света всегда идет с передними, а Яну отправляла назад. И вот она остановится:

— А это у нас что такое? Пятый отряд или червяк? Нет, это у нас не отряд. Это у нас червяк номер пять!

За день три раза они ходили строем (на обед, на полдник и на ужин), и три раза Света им рассказывала про червяка, а про «вытер ножки» — несчетно…

Как это назвать? Примитивной работой? Но Яна заметила — Света им нравится. «А как у меня было в пятом отряде, — подумала Яна, — тоже стихи?» И неожиданно вспомнила: «А под вечер поскорей зубы чисть и ноги мой…» Нет, как-то не