– В августе восемнадцать исполнилось.

Тот так и остался с открытым ртом. Разговаривая с ней, он думал, что Прасковье лет тринадцать-четырнадцать. И как глубоко ошибся! Голод и нужда изменяют человека до неузнаваемости, не сразу определишь, кто перед тобой.

После её слов он вдруг увидел перед собой девушку. Невысокого роста, стройную, милую, с проницательными, горящими голубыми глазами, пышными бровями и длинными ресничками, острым носиком и влекущими губами.

Резкая перемена – как чистая вода после перца в глазах. Володька ещё не знал, нравится ли ему Прасковья, однако понял, что между ними образовался какой-то робкий, хлипкий мосток, от которого начинаются большие дороги. И пусть этот мосток был ещё неким подобием жердочки, но настолько крепкой, что сломать её было невозможно.

Не опытный в амурных делах, он некоторое время не находил тем для беседы. Может, стоило просто промолчать, уйти, оставить разговор до тех пор, пока в голове сварится каша. Или же, наоборот, привлечь её к себе, обнять?..

Прасковья, кажется, ждала слов, молчала, боясь посмотреть ему в глаза. Владимир тоже чего-то ждал. Потом вдруг протянул к ней свою руку, бережно взял ее ладонь, негромко пообещал:

– Теперь тебя будет кому защищать от «охотников»!

В большой староверческой избе тихо. На столе едва теплится крошечным, матовым огоньком светлячок керосиновой лампы. На чёрных стенах застыли пугающие, безмолвные тени. Воздух напитан сухим смольём стен, жаром глиняной печи, терпким настоем луговых трав. На широких постелях шумно дышат больные дети. На одной из них Максимка и Витя Мельниковы. Рядом прилегла Анна. За печкой, на вторых нарах, тяжело сопят ещё четыре больных ребёнка, за ними на лавке свернулась калачиком Катерина Маслова. Женщины устали от забот, впали в глубокое забытье.

Анне снится тяжёлый сон. Перед глазами беззвучно крутятся каменные жернова мельницы. Они безжалостно перетирают в муку её мужа Костю. Он что-то кричит ей, но крика не слышно. Его тело рвётся на куски, но вместо крови отвратительное, гнилое месиво затхлого мяса. Анна пытается ему помочь, тянет к нему руки, но не может дотянуться. Жернова крутятся всё быстрее. С каждым оборотом Костя становится всё меньше, исчезает. Его печальные, больные глаза смотрят на неё. Холодные, безжизненные губы молчат. Она чувствует, что ещё мгновение – и она больше не увидит Костю никогда. Женщина мечется, плачет, стараясь дотянуться до любимого человека, но расстояние отделяет их всё больше и больше. Кто-то чёрный и страшный тянет Анну сзади за волосы, стараясь увлечь в пропасть. Женщина в страхе кричит, но не слышит собственного голоса. Она не может зацепиться руками, падает в глубокую бездну на чёрные камни. С каждым мгновением камни всё ближе, страшнее. Ещё немного – и она упадёт на них, разобьётся. Страх безумия сковывает каждый мускул тела, превращая её в безвольное существо.

Сознание возвращается к ней долго. Она не может понять, что с ней: спит она или нет, где находится. Женщина чувствует грубое прикосновение чьих-то рук, боль в голове. Кто-то сильный и властный тянет её вниз, давит к полу. Нет! Это точно не сон! С ней происходит страшное. Сильные мужские руки гуляют по её бедрам, бесцеремонные пальцы оголяют упругую грудь.

– Кто это? – закричала она, стараясь оттолкнуться. – Что тебе… – и забилась, пытаясь вырваться из-под навалившегося тела.

– Тих-тих-тихо… – часто зашептал дрожащий голос, в лицо пахнуло застоявшимся запахом табака и перегара. – Детей разбудишь.

– Да что же это такое! – не слушая его, продолжала сопротивляться она.

– Я же тебе сказал – заткнись! – сильные пальцы сжались на горле.

Анна захрипела, притихла, пришла в себя. Теперь полностью осознав, что с ней происходит. Как это получилось? Дверь была закрыта на засов. Как он смог её открыть?

В избе чернота: успел затушить лампу. Ах, беда! Детей бы не напугать… Что делать? Крикнуть Кате? Услышит ли? Его руки всё сильнее, наглее и настойчивее. От обиды нет сил вырываться. Да и не вырвешься…

Стараясь не вскрикнуть, Анна прикусила губы. Стыдно… Страшно… Больно… Обидно. Закрыла глаза, стараясь не дышать. Прислушалась: не слышит ли Катерина? За печкой тоже какая-то возня. Катя плачет! Кто-то шумно дышит. С ней тоже?.. Ох, горе-то какое…

Не зная как быть, Анна безвольно отвернула голову в сторону. Перед лицом оказался край его распахнутой одежды, на ней – твёрдый предмет, к которому она прикоснулась губами – пуговица. Женщина принялась отгрызать её зубами. За первой осторожно подтянула рукой вторую, откусила и её. Хотела достать третью, но не успела. То, что началось неожиданно и страшно, кончилось отвратительно быстро.

Тяжело дыша, он отвалился в сторону, какое-то время лежал рядом на полу. Потом приподнялся на локте, прежде чем встать на ноги, наклонился над ухом:

– Кому скажешь – пристрелю, не задумываясь!

Анна тяжело вздохнула, поднялась, стала заправлять одежды.

За печкой послышался негромкий, тяжёлый стон Катерины, после которого всё стихло. Через некоторое время второй вышел к первому. О чём-то зашептались, усмехнулись, пошли к выходу. У порога остановились, звучно обули сапоги, осторожно ступая по полу, вышли в сени, закрыли за собой дверь. Негромко ударила деревянная щеколда, послышались удаляющиеся шаги, а затем вернулась тишина.

Анна молча присела на край кровати, спрятала пуговицы в потайном карманчике на груди, охватила руками голову. Как всё произошло? Ведь дверь была заперта на засов изнутри. Как насильники смогли войти в дом, а они не знали?

За печкой едва слышно плачет Катерина. Анна не пошла к ней: самой тяжело и стыдно. Поправила на детях одеяло: хорошо, что не слышали, спят. Болезнь отступает, и это радует. Положив голову на ладонь, она прилегла рядом с ними, забылась тяжёлыми думами.

Долгожданное утро прогнало страшную ночь. В утлое окно бьётся сизый свет. За стеной избы тявкают собаки. Где-то далеко глухо переступают по деревянному настилу лошади. Хлопнула дверь часовни. Начальник караула начал смену часовых.

В углу, на кровати, завозился, откинул одеяло Максим. Анна улыбнулась ему, приложила ладонь к его голове: холодная.

– Слава тебе, Господи! – довольно перекрестилась она, радуясь скорому выздоровлению ребёнка. – Услышал мои молитвы!

– Тётя, ись хочу! – в ответ на это потребовал Максимка, прыгнул на пол босыми ногами, подбежал к нужному ведру.

– Сейчас, родимый! Вот, кашка осталась. Только холодная, поешь немного, да другим оставь.

Услышав их разговор, на всех кроватях одновременно зашевелились другие дети, друг за другом помыли руки, потянулись к столу:

– И мы есть хотим!

– Садитесь, милые! Садитесь, хорошие! – ласково приветствовала их Анна, по очереди проверяя головы ладонью.

От простуды не осталось и следа. Неизвестно, что было этому причиной: хороший отдых, питание, деревянные, кедровые стены или настои таёжных трав, которые Анна нашла на чердаке староверческого дома. На бледных лицам самых младших ещё отражалась слабость, но это должно со временем пройти.