Софи зажмурилась, ее точно озарило. Ей удалось установить — или восстановить — связь между этим новым чувством и старым, связанным с тухлым яйцом, со страстным желанием стать колдуньей, перейти грань, желанием, чтобы то невероятное, что таится во тьме, воплотилось и разрушило безмятежное существование дневного мира. Казалось, что сейчас, когда ее обычные глаза закрыты, те, на затылке, открылись и смотрят во тьму, уходящую в бесконечность конусом черного света.

Она прервала созерцание и открыла дневные глаза. На соседнем диване свернулась клубком фигура, ребенок и женщина, и, разумеется, тоже воплощение — но ведь не жалких уколов дневного света с его пышностью и цветением, а тьмы и упадка?

Именно с этого момента Софи перестала подчиняться многим из тех условностей, которых требовал от нее мир. В ее руках оказалась измерительная линейка. Примеряй ее к «обязана» и «должна», «нужно» и «хочется». Если в данный момент эти понятия не подходят миловидной девушке с дополнительными глазами на затылке, она дотрагивается до них своим жезлом, и они исчезают. Алле — оп!

Когда близняшкам было по пятнадцать с небольшим, учителя посоветовали Тони поступить в колледж, но та сомневалась. Она заявила, что предпочла бы стать моделью. Софи не знала, чего ей хочется, но ей казалось бессмысленным поступать в колледж или день за днем отягощать свое тело чужими одеждами. Пока Софи еще не могла до конца поверить, что наступает время жить во внешнем мире, Тони отправилась в Лондон и отсутствовала очень долго, чем привела в бешенство папу и школьное начальство. Дело в том, что, поскольку девушка — существо хрупкое и беззащитное, через несколько дней ее уже искали по всем правилам, через Интерпол, как в телепередачах. Затем она вдруг нашлась, почему-то в Афганистане, и ей угрожали очень большие неприятности, так как ее случайные попутчики оказались наркоторговцами. Дело шло к тому, что Тони могла надолго угодить за решетку. Софи была потрясена смелостью Тони, немного ей завидовала и решила продолжить самообразование. Первое, что она сделала, будучи уверена, что Тони наверняка уже избавилась от своей девственности, — изучила свое тело посредством соответственно установленного зеркала. То, что она увидела, не произвело на нее особого впечатления. Она попробовала с парой мальчишек, но те оказались некомпетентными, а их причиндалы — смехотворными. Однако с их помощью Софи поняла, какую изумительную власть над мужчинами дает ей красота. Она изучила движение транспорта по Гринфилду и выяснила, что лучшее место — у почтового ящика в сотне ярдов за Старым мостом. Она стала ждать там, пропустила грузовик и мотоциклиста и выбрала третьего водителя.

Он вел маленький пикап, не легковушку, был смуглый, привлекательный и сказал, что едет в Уэльс. Софи села к нему в машину, поскольку он, судя по всему, говорил правду, а если он ей не понравится, она больше никогда его не увидит. В десяти милях от Гринфилда водитель свернул на проселок, остановился на лесной опушке и, тяжело дыша, обхватил Софи. Тогда она предложила пойти в лесок и там обнаружила, что в его компетентности сомневаться не приходится. Но она представить себе не могла, что будет так больно. Закончив свою часть дела, мужчина отделился от нее, вытерся, застегнул штаны и посмотрел на нее со смесью триумфа и тревоги.

— Не говори никому, поняла?

Софи слегка удивилась.

— А зачем мне кому-то говорить?

Он посмотрел на нее с меньшей тревогой и с большим триумфом.

— Ты была девственницей. А теперь — нет. Я тебя поимел, ясно?

Софи достала предусмотрительно захваченные салфетки и вытерла с бедра струйку крови. Мужчина восторженно сказал в пространство:

— Поимел девственницу!

Софи натянула трусики. На ней было платье вместо джинсов — крайне нехарактерно для нее, но тоже заранее предусмотрено. Она с любопытством посмотрела на мужчину, недвусмысленно радовавшегося жизни.

— И это всё?

— Что всё?

— Секс. Ебля.

— Господи! А ты чего ожидала?

Софи ничего не ответила за ненадобностью ответа. Потом ей преподали урок об особенностях мужской натуры — если данный экземпляр мог считаться типичным представителем. Инструмент ее посвящения сообщил ей, какому риску она подвергалась, ее мог подобрать кто угодно, а потом взять и придушить. Она никогда, никогда не должна больше так делать! Если бы она была его дочерью, он бы хорошенько ее высек, чтобы она не вешалась на шею первому встречному, а ведь ей только семнадцать, и она могла бы, могла… Терпение Софи наконец лопнуло:

— Мне еще шестнадцати нет.

— Господи! Но ты ведь сказала…

— Только в октябре исполнится.

— Господи…

Софи сразу поняла, что совершила ошибку. Вот еще один урок: всегда придерживайся простейшей лжи, как и простейшей правды. Мужчина разозлился и испугался. Но когда он начал вопить что-то о смертельных тайнах, и как он найдет ее и перережет ей горло, она увидела, какой он слабак и глупец со всеми своими «никому не говори, забудь, если скажешь хоть слово — хотя бы просто упомянешь, что кто-то тебя подцепил….» Она досадливо перебила:

— Это я тебя подцепила, дурак.

Он бросился на нее, но Софи поспешно добавила, прежде чем он успел до нее дотронуться:

— Когда ты остановился возле меня, я опустила в ящик открытку с номером твоего пикапа. На адрес моего отца. Если я не перехвачу ее…

— Господи!

Он неуверенно потоптался на листьях.

— Я не верю тебе!

Она продекламировала номер его пикапа и велела, чтобы он отвез ее туда, где подобрал, а когда он начал ругаться, снова напомнила об открытке. В конце концов он, разумеется, отвез ее назад, потому что, как Софи говорила себе, ее воля оказалась сильнее. Эта мысль ей так понравилась, что она изменила свое решение и наговорила водителю много всего. Он снова пришел в ярость, но Софи была довольна. Потом случилось самое невероятное во всей истории — он вдруг раскис, стал уверять ее, что она прелестная девушка и не должна растрачивать себя в подобных занятиях. Если она ровно через неделю будет ждать его на том же месте, они станут встречаться регулярно. Ей это понравится. Деньжата у него водятся…

Софи молча выслушала все это, иногда кивала, чтобы он не останавливался. Но ни свое имя, ни адрес сообщать ему не собиралась.

— Может, ты хочешь узнать мое имя, крошка?

— Да в общем, нет.

— «Да в общем, нет!» Чтоб я сдох! Тебя рано или поздно убьют! Вот увидишь!

— Высади меня у почтового ящика.

Он прокричал ей вслед, что через неделю будет ждать в это же время на этом месте, и она улыбнулась, чтобы отделаться от него, и потом долго шла домой по всяким проулкам и закоулкам, выбирая самые узкие, чтобы пикап не мог проехать следом. Ее по-прежнему не покидало изумление — до чего же это все оказалось ничтожно. Такое тривиальное событие, за вычетом неизбежной боли первого раза, которая никогда не повторится. Ровным счетом ничего особенного. Ощущение было не намного более сильным, чем прикосновение языка к внутренней стороне щеки — ну, честно говоря, более сильным, но не намного.