Я поглощал еду механически, не чувствуя вкуса, и улыбался, когда мне казалось это уместным, и даже вел беседу со своей матерью, которая не спускала с меня тревожного взгляда. Она очень волновалась.

Я старался не смотреть в сторону Вероники и не разговаривал с ней, хотя она сидела неподалеку от меня. Она же, в свою очередь, оживленно шепталась со своей младшей кузиной Изабеллой. Их приглушенный смех бил по моим оголенным нервам, но я старался не подавать виду и улыбался, улыбался, улыбался…

Обед близился к концу, когда заговорил мой дядя:

– Бенволио. – Он уже осушил несколько кубков вина и, поставив локоть на стол, пригубил очередной, а потом кивнул слуге, чтобы тот наполнил кубок до краев.

– Синьор?

– Эта история сегодняшняя… с молодым Меркуцио… – продолжал он. – Я надеюсь, эти слухи о его поведении – неправда?

– Слухи, синьор? – Я уставился на него в недоумении, словно поражаясь, что он считает возможным обсуждать подобные вещи за столом.

Он был все-таки не настолько пьян.

– Неважно, неважно. Я только беспокоюсь за безопасность своего племянника и сына, которые проводили так много времени с этим мальчиком. С вами ведь ничего предосудительного не происходило, не так ли?

Я расхохотался и сам поразился тому, насколько естественно и беззаботно звучит мой смех.

– Мы всегда были образцом добропорядочности, уверяю вас, дядюшка. Я не знаю, что там за слухи ходят, но мне хорошо известно, что наши враги часто пытаются очернить нас в собственных, низменных целях.

– Да, несомненно. Но на этот раз враги ни при чем, – проговорил старший Монтекки. За столом воцарилась такая тишина, что было бы слышно, как муха пролетит. Где-то на дальнем конце стола звякнула вилка о тарелку – и это вызвало со всех сторон шипение, как будто кто-то палкой ткнул в клубок разъяренных змей. – Слухи идут от его домашних.

Я пожал плечами.

– Меркуцио в последнее время сильно не ладит с отцом, вы же знаете. Я думаю, в нем просто говорит желание иметь мужественного и сильного наследника, как у вас, синьор.

Он засмеялся, бросил горделивый и снисходительный взгляд на Ромео, который хранил опасное молчание.

– Ну конечно, конечно, мужественный и сильный духом сын – гордость и опора любого отца, – согласился дядюшка. – Но вам следует быть более осторожными с Меркуцио. Я не хочу думать и говорить о нем плохо, но ваша собственная репутация может тоже пострадать от этих пересудов.

– Этого не случится, – успокоил я его. – Потому что это все ерунда и бессмыслица. И потом – Меркуцио скоро женится.

Дядюшка Монтекки был, видимо, менее пьян, чем могло бы показаться, учитывая количество выпитого им вина, потому что он обратил взгляд к Ромео и, все еще улыбаясь мне, спросил:

– Ромео? То, что говорит Бенволио, – правда?

– Разве мой кузен когда-либо был замечен во лжи? – ответил Ромео. – Раня моего брата, вы раните меня, и я истекаю кровью.

– Погоди-ка, несмотря на всю мою любовь к вам, вы все-таки не братья.

Нет, ибо если бы родился от него – я был бы наследником: факт, который заставлял Монтекки сильно нервничать. Наследники погибали от рук своих кузенов много раз – и таким образом появлялись новые наследники.

– Он мне как брат, – с вызовом настаивал Ромео. – Мы росли как братья, мы братья по духу и по нраву. Называя его лжецом, вы называете лжецом меня.

– Попридержи язык, сын мой, я спросил только из любви, – произнес Монтекки.

Ромео накинулся на свою жареную дичь с такой целеустремленной свирепостью, что я невольно подумал, что ему хочется разорвать кого-нибудь своими руками и что куропатка для этого случая все-таки самый безопасный вариант.

– Что ж, теперь все ясно. Дорогая супруга, не пора ли нам удалиться и предоставить молодежи возможность развлекаться самим?

Он встал, и синьора Монтекки тут же встала и покорно последовала за ним: она должна была это сделать, независимо от того, насытилась она или все еще голодна. Я вдруг задумался: всегда ли она была так безропотна и покорна? Конечно, нет. Конечно, когда-то она была молода и пылала огнем собственных желаний и стремлений. Ведь девушки тоже о чем-то мечтают, верно? Я понятия не имел, о чем они могут мечтать, но мне почему-то казалось, что точно не о том, чтобы провести свою жизнь в подчинении, вечно стоя у кого-то за спиной и терпеливо снося все без единого слова жалобы.

Некоторые женщины создавали свой собственный мир – как моя бабушка.

Некоторые, как моя мать, оказывались пойманными в ловушку, как муха в янтаре, и не имели возможности из нее выбраться.

Но я никогда не мог понять, к какому типу относится моя тетушка.

Мы закончили обед, Ромео и я, так старательно изображая хорошее расположение духа, как будто от этого зависели наши собственные жизни. Я оставлял краденое в апартаментах Меркуцио. Если бы он хотел подставить меня – он мог бы сделать это с легкостью. Ведь он видел нас там, в лесу, я знал это. Он знал, что мы смотрели, как умирает его друг, – и не сделали ничего.

Я даже не сомневался, что он нас ненавидит.

Как я ни старался, мне не удалось все-таки избежать ссоры с Вероникой. Она и наша глупая кузина вышли вслед за нами из столовой – причем, судя по всему, нарочно, и я не мог не услышать шепот, в котором упоминалось имя Меркуцио, а потом – визгливое, пронзительное хихиканье, и это проломило ту хрупкую броню, которая не давала вырваться наружу моей ярости.

Моя сестрица, занятая болтовней, не замечала меня до тех пор, пока не стало слишком поздно: я схватил ее за шею и затащил в темную нишу, а Ромео повлек кузину дальше по коридору, крепко держа ее за руку.

– Хватит! – проговорил я таким голосом, что она должна была возблагодарить небеса за то, что еще жива. – Если я услышу еще хоть раз его имя…

– То тогда ты что? – Она схватила меня за руку, щеки ее пылали. – Ты ударишь меня, как Ромео? Или ты изобьешь меня, как отец избил Меркуцио? Ты думаешь, тебе позволят меня трогать?! Я ценность, товар. А ты – что ты такое? Лишний Монтекки низкого качества. Тебя даже нельзя продать за приданое.

– Сегодня повесили того мальчика, а Меркуцио заставили смотреть на это, – я говорил тихо, чтобы никто, кроме нас, не услышал. – Кто-то шепнул лишнее не в то ухо. И я знаю, что это ты, Вероника, я точно знаю!

– Ах, вот как? – На ее пухлых губах теперь играла усмешка, и она начала расправлять кружева вокруг шеи и на груди. – А я слышала, что донес на них кое-кто другой. Тот, кто случайно увидел этих двоих голубков прямо за церковью. Кто-то, на кого ты никогда бы не подумал, ручаюсь.

Я не понимал, о чем она говорит, и сжал ее шею сильнее. В глазах ее мелькнула паника, но тут же уступила место привычному высокомерию.

– Объяснись, – потребовал я. – У меня нет времени на эти игры, и ты знаешь – терпение мое не безгранично.