— Но мы-то — женщины, согласна? Я, во всяком случае, таковой себя чувствую, двоих детей родила, как-никак…

— Холера. Пожалуй, и мне пора…

— А Вертижопке удалось нас оболванить. Может, по-другому, а всё же. А значит, кто глухарь против нас? Никто, птичка. И нечего от мужчины слишком многого требовать.

Боженка с некоторым трудом усваивала новоприобретённые знания.

— В этом ты права, не спорю, тем более что у Вертижопки получилось на «ура». Заявила, что больше не даст, пока дело не устроится по её желанию. Тот попробовал взять её силой, парень оказался энергичный, но потом признался, крайне разочарованно, что с таким же успехом мог насиловать резиновую куклу из секс-шопа… Как бы там ни было, в итоге этот растяпа на всё согласился и даже сам предложил Доминику присмотреть за его квартирой, причём о Вертижопке ни словом не заикнулся, такое она условие поставила. Доминик, не будь лопух, ухватился за оказию, ты меня опять прости, но я не удивляюсь…

— Не переживай, я тоже.

На странное удовлетворение, прозвучавшее в Майкином голосе, Боженка внимания не обратила:

— И понятия не имеет, какова в этом роль Вертижопки.

— А тому «канадцу» она, в конце концов, дала?

Боженка фыркнула так, что чуть не поперхнулась остатками коньяка:

— Чёрта лысого дала. Промурыжила чуть ли не до отлёта самолёта и пообещала, мол, «когда вернётся…» Улетел, по слухам, в крайнем озверении.

— Ерунда, пройдёт. Погоди-ка, не пойму я, как мне к этому относиться, радоваться или нет?

— Я бы не радовалась, — проворчала Боженка, немного подумав.

— Наверно, ты права…

Боженка вдруг оживилась:

— Слушай, это же ещё не всё, дальше будет хуже. Давай разделаемся с отравой, я раскрою страшную тайну, и потом можем попробовать что-нибудь полегче.

В ожидании эффектного финала Майка оглядела батарею спиртного. Финская водка, ореховая настойка, белое и красное вино, виски и лимонная водка домашнего производства. Боженка не сводила внимательных глаз с бутылок.

— На фига ты ореховку купила? — удивилась она.

— Ничего я не покупала — подарили, даже не помню, кто и когда. Говорят, она полезная.

— Так-то оно так, но горькая.

— Из всего этого вино самое лёгкое…

— Слишком благородный напиток под Вертижопку, жалко переводить. А это… это та лимонная, что Доминик делал года три-четыре тому?

— Она самая.

— Её тоже жалко. Не! Предлагаю всё-таки перейти на финскую. Чистая, без затей, легко доступная. И холодная.

Майка не возражала. Поставила бутылку в стеклянный термос и засыпала колотым льдом. После чего вернулась на своё любимое место, взяла рюмку с остатками коньяка и поглядела на Боженку.

— Ну, — произнесла она с особым нажимом.

— Ну, так эта обезьяна недоделанная всё специально подстроила.

— Что подстроила?

— Как что, уход Доминика из дома!

Майке понадобилось некоторое время, чтобы упорядочить в голове общий смысл услышанного. Вроде всё понятно, но что-то не состыковывалось.

— Скажи-ка ещё раз. И поподробнее.

Переполненная благими намерениями Боженка немедленно начала набирать обороты и перво-наперво прикончила свой коньяк.

— Сама призналась, её аж распирало от успеха. Анюте так прямо и заявила, дескать, «та дура позволила увести у себя Доминика»… Слушай, я ведь тебе глаза не открываю, ты же в курсе, что Доминик… того…

— В курсе, в курсе, про Анютины надежды ты уже доносила, — успокоила Майка подругу и тоже избавилась от остатков коньяка. — Ты не стесняйся, по этой части ничего хуже уже быть не может. Анюта теперь для меня — семечки.

Воспоминание о супружеской ошибке Доминика наполняло Майку, с одной стороны, блаженством, а с другой — злорадством, и в эту минуту ей и в самом деле казалось, что ничего страшного быть не может.

— Вот и ладненько, — продолжала Боженка, — тогда поймёшь, что эта блоха кручёная и впрямь оказалась умнее Анюты. С самого начала крутилась, как вошь на сковородке — или кто там крутится? — в общем, сделала всё, чтобы выгрызть Доминика из дома. Потому как, пока он живёт с тобой, нет уверенности… В любой момент можешь его одурачить, заморочить, одурманить и у неё, сиротинки бесприютной, отбить, так сказать, назад. Пробовала его накрутить, чтобы тебя выгнать и квартиру отобрать, да он не согласился. Говорил, что твоя, унаследованная…

— Правильно говорил.

— Это я и без тебя знаю. Что-то у меня в горле пересохло, давай то, что полегче.

— Упьёмся, — предостерегла Майка, вынимая изо льда водку.

— Даже если — что с того? Опять же сама говорила, что эмоции нейтрализуют алкоголь, а у меня — одни эмоции. Не знаю, как у тебя…

— У меня тоже. Ладно тебе, не отвлекайся от темы.

Боженка вздохнула с облегчением, съела кусочек сыра и продолжила доклад:

— Ну, раз он не соглашался, она сама взялась за дело. По всем направлениям почву зондировала, и пожалуйста — не зря говорят, дуракам везёт, — надыбала этого простофилю с бумажником. А поскольку тот сам считал Доминика зачеркивающим доверия, этой уховёртке и уговаривать особо не пришлось. Похоже, ей больших усилий стоило уломать Доминика: он всё «то ли сомневался, то ли что» — по уверению Анюты, Вертижопка на этих словах всю рожу скривила, поморщившись. Так Доминик хотел съехать или нет?

Только сейчас впервые Майка серьёзно задумалась и взглянула на ситуацию как: бы со стороны.

А ведь Доминик из дома-то особо не рвался. Странно. В конце концов, если бы им двигали мощные желания, мог бы снять номер в гостинице, не одни «Ритцы» в Варшаве стоят, есть и подешевле. Вообще мог бы чего не то найти, да не похоже, чтобы искал. По сути, ему и так было удобно, в чём он, кажется, не отдавал себе отчёта.

Майка поделилась своими соображениями с Боженкой, которая в качестве информационного сервиса явно заслуживала благодарности и доверия. Подруга однозначно встала на Майкину сторону и делилась новостями без колебаний и промедлений:

— Вот я и говорю: всё сходится, источник заразы — Вертижопка. Смотри-ка, на первый взгляд овца овцой, а упрямая, что твой баран. Если бы урод с бумажником не умолял твоего помочь, тот и не переезжал бы вовсе, это я тебе говорю! Не мешало бы Доминику подсказать, кто ему квартирку подсуропил и какой ценой. Как думаешь?

— На меня не рассчитывай, — с горечью отрезала Майка. — У меня скорей рука отсохнет… то есть язык… чем я хоть слово вякну. Охота Доминику в навозе по уши сидеть — его дело. Интересно, удастся ли ему когда отмыться? Чушь несу. Даже пытаться не станет, сам себя убедит, что и мыться не надо, поскольку о навозе слыхом не слыхивал.