— Никита, у нас что, появился новый маньяк? — прошептала Катя.

Колосов встал и прошелся по кабинету.

— Я тебе скажу, что я про него знаю наверняка. Это мужчина лет тридцати, думаю, не старше. У него где-то в Москве есть помещение, куда он их привозит и где убивает. Ведь крови-то не обнаружено ни в одном месте, где находили трупы, а судя по ранам, там ее должно было быть очень много. Это не «озабоченный», не половой психопат — он никогда не насилует своих жертв. Он очень осторожен. И у него есть машина.

— А зачем тогда он их убивает? И почему именно блондинок? И потом, почему он их сбрасывает к нам, в Подмосковье, маскируя все под несчастный случай? — залпом выпалила Катя.

— Ты мастерица задавать вопросы, Катерина Сергевна. Я понимаю, профессиональная привычка, но я с таким же успехом могу их задавать сам.

— Но ты за год что-то сделал? Не сидел ведь сложа руки?

— Сделал, все сделали. Кое-что проверили, кое-кого подзарядили, прикинули... А толку...

— А дела? Кто ведет уголовные дела? Они объединены в одно производство? Никита покачал головой.

— Нет? Почему? — удивилась Катя.

— А это ты в прокуратуре спроси, я что-то в последнее время не стал находить с нашими надзирателями общего языка, — усмехнулся Колосов. — Вот такие пироги. Убийства блондинок, которые хоть немного, но обязательно завязаны со сценой. А теперь Лавровский... И вот тут все по-другому. Ну никак не вписывается в прежнюю схему.

— А тебе не приходила мысль, что убийцей был он сам? — осенило вдруг Катю. — А теперь кто-то узнал про него из их родственников, друзей — сейчас ведь есть способы узнать через частных детективов и вообще, узнал и решил с ним расквитаться? Может, для него киллера наняли?

Никита задумчиво кивал в такт ее словам.

— Ты хорошо знала этого Лавровского? — спросил он наконец.

— Я его видела всего однажды. Как раз перед тем как...

— Когда?

— В субботу вечером. Он выступал у поэтов в «Стойле Пегаса». Это такой клуб на Тверской, — объяснила Катя.

— Вы с ним разговаривали?

— Да.

— И что?

— Ничего. Он выглядел обеспокоенным, и только. "Кстати, ему кто-то звонил прямо в клуб насчет какой-то работы.

Колосов оторвал от календаря листок и что-то записал.

— А Красильникову ты знала хорошо, — сказал он утвердительно.

— Мы встречались несколько раз в общих компаниях, а также в театре в Лаврушинском переулке — в «Рампе».

— Она что, была хорошей актрисой?

— Пластичной. Борис Бергман, режиссер, ее всегда выделял.

— И она была довольна своим положением?

— То есть? Я не понимаю, Никита.

— Ну, не высказывала ли она желания что-то изменить в своей жизни, куда-нибудь уехать? Переменить место работы?

— Последний раз я ее видела три месяца назад. Тогда она работала в «Рампе» и выглядела вполне довольной. Но, может быть, все изменилось? Это я сейчас и пытаюсь узнать.

— У кого? — спросил Колосов.

— У своих знакомых, у знакомых их знакомых, тех, кто знал о Красильниковой больше моего.

— Интересные мы люди, Катя...

— Что?

— Интересные, говорю, люди. Ты заметила, наши с тобой ровесники живут в каком-то вакууме. В основном смотрят видео. Не телевизор, не радио слушают, нет — от новостей и так голова пухнет. Вроде с кем-то дружат, общаются, а о друзьях-приятелях своих ничего, ну, ничегошеньки не знают. Куда-то ходят, что-то видят, а потом даже не могут вспомнить, где были, что видели...

Катя притихла. Колосов снова прошелся по кабинету, потыкал клавиши машинки.

— Да, в общем, дело весьма необычное. Начиная с мелочей, — вернулся он к прежней теме. — Начиная от орудия — этого металлического предмета с острым концом, пробивающего тело насквозь, как тряпку, и кончая необъяснимым отсутствием на трупах некоторых частей одежды, которые вроде должны там быть. Хотя это — не система.

— Система? Чья? — эхом откликнулась Катя.

— Если бутовская находка действительно его первая жертва, то в этом случае начинал он несколько иначе. Девица была оставлена им в полном неглиже.

— Голой?

— Угу. Труп женщины, частично скелетированный, полностью обнаженный. Его просто зарыли в снег. И только когда снег в марте подтаял, труп явил себя свету. Ну вот, теперь ты знаешь ровно столько, сколько и я, Катерина Сергевна.

— Ровно столько? — Она смотрела на него недоверчиво.

— Слово! — В зеленых глазах Никиты вспыхнул знакомый огонек.

— А зачем ты мне все это рассказал?

— Ты же все равно от меня не отстанешь.

— А если серьезно?

— А если серьезно... Дело это мне очень даже не нравится. Очень. Ты вот говорила — маньяк... Черт, может, это и маньяк, а может... Чертовщина какая-то. И что-то во всем этом не стыкуется, да... И тот, кто лезет во всю эту кашу не из снобизма, а из идейных соображений, по крайней мере, не должен делать это с завязанными глазами. Тем более ты. Не забывай: четыре его жертвы — женщины.

— Я не блондинка, Никита. И, как видишь, не миниатюрная.

— Я рад за тебя. — Он позвенел ключами в кармане куртки. — Домой подвезти?

— Сейчас оденусь.

У ее дома на Фрунзенской он вышел из машины и предупредительно открыл дверцу. Катя выбралась из салона. Во дворе, словно в трубе, свистел ветер. С неба сыпалась снежная крупа. Зима огрызалась напоследок, несмотря на дневное солнце.

— А ты-то где живешь? — спросила Катя.

— Есть тут одно местечко.

— В центре?

— Да.

— Это недалеко?

— Недалеко.

— Бензина тебе на этот раз хватит?

— Хватит. Даже еще останется.

— Спокойной ночи, Никита.

Он круто повернулся, обошел машину и сел за руль. Она направилась к подъезду, открыла дверь, оглянулась. Белые «Жигули» дважды мигнули фарами. Колосов говорил «до свидания».

Долгожданное событие произошло вдруг, само собой. В воскресенье вечером Данила, пропадавший где-то все выходные, зашел в комнату Мастера к Верховцеву и сказал:

— Я ее нашел, Игорь.

— Ее?

— Да.

— Ты уверен? — Верховцев убавил звук в магнитофоне — Фредди Меркьюри пел «The Show Must Go On» — «Шоу продолжается».

— Я уверен, — заверил Данила. — Это как раз то, что нам нужно.