Илья подумал, что мог бы и предвидеть такой расклад. Он схватил стонущего Богомола за шиворот, потащил в канаву водостока.

– Илюха, отпусти, – прохрипел Степан. – Я все понял, сам пойду, не самоубийца же.

Машины гудели, колонна останавливалась. Беглецы слишком долго возились на проезжей части. Как же их не заметить? Они могли бы сразу оттащить Литвиненко, да и им самим никто не мешал уйти из сектора обзора.

Из кабин и с кузовов сыпались автоматчики. Илья проорал Богомолу, чтобы тот уходил, и выпустил с колена длинную очередь, стараясь не зацепить арестантов, остававшихся в кузове грузовика, замыкающего колонну. Он отполз в канаву, выдал оттуда еще одну очередь.

Об эффективности стрельбы речь не шла. Ткач не видел ни мишеней, ни прицела. Но расстраиваться было некогда. Перед ним стояла единственная задача – сдержать противника. Чуть помедленнее, кони!

Отчасти он справился с этим делом. Автоматчики бросились врассыпную, стали растерянно перекликаться.

Илья обернулся и понял, что им круто не повезло. Именно на этом участке лес отступил от обочин. Дорогу от опушки отделяли метров пятьдесят открытого пространства.

Богомол покатился под откос в водоотводную канаву. Он начал выползать из нее, таща автомат за собой, словно мешок с картошкой. Илья рванулся за ним.

Автоматчики разбегались по обочинам, залегали. Ткач понял, что ему и Богомолу не удастся добежать до леса по простреливаемому пространству. Плевать, пусть он погибнет, но с оружием в руках. Главное, не думать о смерти, а вытаскивать товарища.

Илья выполз из канавы раньше Богомола, поволок его за шиворот. Степан отдувался, дышал рывками, прямо как беременная баба, выпучивая при этом глаза. Ткач потащил его по ровному пространству, заросшему травой.

Когда отрывистая пальба стала принимать системный характер, Илья отпустил товарища и приказал:

– Степан, ползи к лесу! Я прикрою.

Он лежал за бугром, поросшим мелкой травкой и заселенным рыжими муравьями, отбивался короткими очередями. Если изначально магазин был полный, то теперь в нем осталось не больше десяти патронов. Ткач поставил переводчик огня на одиночный, стал стрелять прицельно. Позорище, товарищ старший лейтенант, ни одного попадания!

Автоматчики стали перебегать. Грузовик, замыкающий колонну, двинулся задним ходом, укропы прятались за ним. В зарешеченном отсеке кричали люди – от страха, от собственной нерешительности. Илья пытался ловить врагов в прицел, но те не ждали, пока он это сделает, постоянно меняли позиции.

Степан отполз уже метров на двадцать, съехал в какую-то мелкую яму и прохрипел оттуда:

– Илюха, давай сюда! Я прикрою. – Он действительно начал стрелять не пойми куда, да оно и неважно.

Илья полз зигзагами, закусив губу. Справа и слева землю рыли пули, но он не обращал на них внимания. Трава здесь была невысокая, но ползущего человека спрятать могла.

Огонь прикрытия был рваный. Об экономии патронов Богомол не задумывался. У Ильи возникло такое ощущение, что он вообще стрелял в бессознательном состоянии.

Автоматчики перенесли огонь в его сторону. Несколько человек отделились от машины, перебежали дорогу и залегли за канавой.

Богомол прекратил отстреливаться. Очевидно, патроны кончились.

Илья дополз до него, скатился в ямку. Увы, дело было не в патронах. Богомол сам уже кончился. Он лежал, уткнувшись в землю, и конвульсивно подрагивал.

Сердце разведчика защемило. Он перевернул товарища. Кровь хлестала из раздробленной скулы. Пуля ударила в щеку, вышла рядом с шеей.

Богомол еще не умер, хватал воздух, захлебывался кровью. Он пытался что-то сказать, но издавал лишь прерывистое бульканье, поэтому махнул рукой, чтобы было доходчивее. Уходи, мол. Я и без тебя доживу свои последние минуты.

Илья не мог уйти. Не последняя же сволочь! Он привстал над ямой и выпустил остатки боезапаса неведомо куда, в сиреневый туман, клубившийся перед глазами. Ткач слышал, как по нему стреляли, и отстраненно подумал, что эти ребята – отменные мазилы.

Илья выбросил автомат, поднял второй. Богомолу он был уже без нужды. В магазине оставалось несколько патронов. Ткач выпустил их наугад, со злостью отшвырнул ствол и прижался к земле.

Огонь укропов становился все назойливее. Солдаты подползали ближе. С дороги их прикрывали другие, не давали поднять головы.

Илья осторожно высунулся из ямы. До леса оставалось метров тридцать, несколько секунд энергичного галопа, но простреливался каждый метр. Ткач мог бы красиво покончить жизнь самоубийством, уже задумывался над этим. Но что это даст?

Он родится заново в каком-то из миров? Это еще бабушка надвое сказала.

Илья перевернулся на спину. Он до боли, пристально всматривался в пасмурное небо, как будто ждал от него подсказку.

«Хреновый из меня сегодня Андрей Болконский», – подумал старший лейтенант.

– Гей, урод, кидай оружие, а не то конец тебе! – прокричал какой-то укроп. – Вставай, подними руки!

«Сам ты гей, урод!»

Илье не хотелось подниматься. Пусть сами приходят и забирают. Он лежал и смотрел на небо. Конечности отнялись. Ткач был равнодушен ко всему на свете. Стрельба прекратилась, враги сообразили, что ему нечем отбиваться. Рядом что-то зашуршало. Плевать он хотел на это, закрыл глаза и напряг пресс в ожидании удара. Или сразу застрелят? Безразлично.

Снова раздался шорох, теперь уже слева. Справа что-то поднялось. Какие храбрые ребята. Ей-богу, была бы у него граната, он с радостью подорвал бы и себя, и этих доблестных вояк.

Его ударили прикладом не в живот, а по макушке. Могли бы и послабее, уроды. Голова разведчика дернулась и перешла в режим временной недоступности.

Илью не убили. Потом он узнал, что старшему солдату Козюпе и его ушастому соратнику удалось выжить. Без больничной койки не обошлось, но до греха не довели. Из автомата Ткач ни в кого не попал. Возможно, это и послужило небольшим смягчающим обстоятельством. Его даже толком не пинали. Какое удовольствие в избиении человека, лишившегося сознания? Но поизмывались над ним вволю.

Он очнулся, стоя в глухой темноте, в очень тесной камере. Плечи Ильи упирались в сырые стены. Все тело затекло, мышцы жутко ныли.

Сначала Ткач решил, что ослеп. Темнота тут стояла абсолютная. Но глаза не болели, он не мог припомнить ничего такого, что указывало бы на внезапную потерю зрения. Илья сделал правильный вывод, что находится в абсолютно глухом крохотном боксе.

Сквозь туман в голове всплывали обрывки воспоминаний о том, как его куда-то везли, волочили по земле, спускали в подвал. Потом укропы утрамбовали Ткача в эту конуру и заперли.

Он вытянул вперед руку. Железная дверь была рядом, сантиметрах в тридцати. Илья пошевелил правой ногой, подал ее назад и уперся пяткой в заднюю стену. Еще сантиметров сорок. Значит, глубина камеры составляла не больше метра. Ширина – вдвое меньше. Высота – метр семьдесят. Он упирался макушкой в потолок, при этом голова была отчасти спрятана в плечи. Потрясающе просторная жилплощадь! Собачья конура и то больше.