Я обомлела:

— Это как же?

Серый ковырнул землю носком сапога и внезапно покраснел, как варёный рак.

— Не должно вместе жить неженатым! — выпалил он.

Парень, пряча испуганные глаза подошёл боком, словно боялся, что я побегу и невесту придётся загонять, как испуганного оленёнка. Протянул ко мне тонкие дрожащие пальцы, осторожно взял за руку, поднёс к губам и только тут решился посмотреть в глаза:

— Жениться на тебе хочу, — глухо, но уверенно сказал он. — Пойдёшь?

Я завизжала от радости и бросилась дураку на шею, взяла его лицо в ладони и крепко-крепко поцеловала.

— Так пойдёшь? — всё ещё недовольный ответом, повторил он.

— Пойду, — чинно кивнула я.

Мальчишка. Нет, он всё-таки глупый шаловливый мальчишка! Куда ему жениться? Да и на ком? Сама ведь не лучше…

Но Серый, совсем как взрослый, чиркнул огнивом, разжигая в свидетели божественный, святой огонь. Срезал ножом цветную ленту — скормил языкам пламени; принял животворящий огонь и щепоть земли и, зашипев недовольно, пригоршню воды. Теперь кривды не скажешь: все боги рядом, каждый следит, чисты ли чувства, верно ли слово говоришь, сдержишь ли обещания. И я собиралась сдержать свои.

Путаясь в собственных неловких руках, я сняла очелье. Серый притянул меня к себе, огладил плечи, распустил одинокую пока косу, пальцами разделяя пряди. Утром он заплетёт её надвое: была я одна, а станет нас двое. Потеряла одну семью — обрету другую. И боги тому свидетели.

Сарафан упал к ногам, к чужой рубахе, к развязанным поясам — ни к чему сегодня преграды.

Первый круг прошли мы посолонь у дерева, как единое целое. Смотрите, мудрые боги: достанет у нас сил не разлучиться в Яви!

Второй круг прошли мы посолонь: верьте, страшные боги! Не разлучит нас Навь! Все одно вместе!

Третий круг прошли мы посолонь: глядите, всесильные боги! В Прави станем единым целым!

Мы сели один против другого. Я — лицом к свидетельнице-Луне, он — к солнцу. Руки наши соприкоснулись, соединились да так и замерли, не давая решиться сказать главное. Сидели долго. Смущённые. Счастливые. Испуганные. Нетерпеливые.

И сами боги стояли рядом: незримые, но сильные; страшные, но родные.

Благословили.

И Луна-Солнце слились в нас, дождавшись своего часа, сорвавшись, натерпевшись вдоволь в разлуке и не умея насытиться нежданным счастьем.

Да и была ли та разлука? Что она? Миг! Забудешь, словно не бывало, когда рядом горячие щёки, ловкие уверенные пальцы, красные упрямые губы…

— Ты — моя Земля, — наконец прошептал он.

— Ты — моё Небо, — пролепетала я[11].

— Фрося? Фрося! — повторил Радомир. — Ты спишь, никак? Какая свадьба у тебя была, спрашиваю?

— Свадьба как свадьба. Ничего особенного, — буркнула я, пряча лицо в складках плаща.

— Живой? Живой!

Пересвет облегчённо выдохнул и по-дружески потрепал Серого по голове. Голова отозвалась мерзкой болью, словно вчера он не на ярмарке отдыхал, а по затылку получил. Ох, так он же и получил!

Мужчина предусмотрительно отполз подальше от доброжелателя, пока не уткнулся спиной в стену; случилось это намного скорее, чем хотелось бы. Старый оборотень усмехнулся, но мешать не стал.

— Да не боись ты, — обиженно проговорил Пересвет, — не трону.

Серый недоверчиво поднял бровь, что не произвело ровно никакого впечатления в полумраке крохотного, лишённого окон… чулана? Амбара? Кладовой? Крайне неприятного помещения.

— Что случилось? — голос оказался осипшим, слова пробивались с трудом.

— На, испей водицы — полегчает, — оборотень протянул крынку. Серый подумал, что стоило бы гордо отказаться, только когда та опустела вдвое.

Не то чтобы ум просветлел, но осмотреться теперь сил доставало. Правда, глядеть особо не на что: темень, места мало, пол шершавый, холодный, кажется, даже земляной, от стен тоже разит сыростью, выход перекрыт немолодым, но крепким телом Пересвета, в узкую щель у дверей заглядывает бледный лучик солнца. Стало быть, не заперли. Хотя бы покамест.

— Полегчало, — терпеливо, стараясь не насторожить старого волка, согласился молодой. — Что случилось?

— Я тебя по загривку огрел, — без обиняков сообщил вояка.

— За что?!

— Агния велела.

— И?

— Велела, — стало быть, было за что. Сам покумекай.

— А ежели не за что?

Пересвет засмеялся лающим смехом старого верного пса:

— Ты ври-ври да не завирайся! Агния за просто так в погреб сажать не станет. Видать, ты сам ещё не уразумел, где провинился. Ничего, посидишь маленько, дойдёшь.

— Ладно-ладно, виноват, — быстро сообразил волк, — сам её рассердил. Надо пойти повиниться…

Стоило чуть привстать, как земля снова ударила по щеке. Неужто так получил, что уже ноги не держат? Пересвет тряхнул засаднившим кулаком:

— Рано тебе ещё. Сиди. Как придёт срок, так и выпустим.

— И сколько это? До старости?!

— Понадобится — так и до старости. Не самое страшное, что с тобой могли сделать за непослушание, — горько бросил Пересвет и вышел, аккуратно притворив дверь. Снаружи заскрежетал засов.

— И я тоже тебя люблю, мамочка, — едко бросил Серый сузившейся до игольного ушка полоске света.

Пересвет хмурился. Пересвет злился. Пересвет ничего не мог поделать.

Он нерешительно шёл по женской половине дома, понятия не имея, что скажет Хозяйке. Он считал, что парню прилетело зазря? Конечно! Он думал, что Агния становится всё более жестокой? Да. Он скажет ей об этом? Вряд ли… И вовсе не потому, что боялся. Нет, прошли те времена, когда он боготворил Волчицу из страха. Нынче страх и покорность превратились в нечто куда более сильное, но и намного более пугающее.

Вот только хочет ли он защитить её от жестокого мира или впору прятать мир от неё?

Верный волк был единственным, кому разрешалось входить без стука, но на этот раз он не воспользовался правом — постучал. Робко.

— Знаешь же, что тебе я всегда рада, — негромко отозвалась волчица.

А Пересвет так надеялся, что её не окажется в комнате!

— Как там наш непослушный щенок?

Она была прекрасна. Стройная, гладкая, чистая… Пересвет аж забыл, как дышать, не то что о чём сказать хотел. Каждый раз — как первый…

— Сидит.