Спотыкаясь, он почти час хромал до ближайшего шоссе, по которому побрел, пока не вышел к бензоколонке.

Там ему сказали, что в этих краях никакой деревушки под названием Инсмут нет. И про паб под названием «Некропомикон» тоже никто не слышал. Бен поведал про двух мужчин по имени Уилф и Сет и про их друга, которого зовут Странный Иэн, который крепко спит, – если, конечно, не мертв, – где-то на морском дне. А в ответ ему объяснили, что не слишком жалуют американских хиппи, которые бродят по берегу и принимают наркотики, и что он, вероятно, почувствует себя лучше после чашки крепкого чая и сандвича с тунцом и маринованными огурцами, но если он твердо вознамерился бродить по берегу и принимать наркотики, молодой Эрни, который работает в вечернюю смену, с радостью продаст ему мешочек доморощенного канабиса, пусть только приходит за ним после ленча.

Достав свой «Путеводитель пеших экскурсий по английскому побережью», Бен попытался найти в нем Инсмут, чтобы доказать, что ему все не приснилось, но не смог отыскать страницу, на которой был описан город, – если она вообще там была. Впрочем, одна страница в путеводителе была выдрана, да так, что порвалась еще одна с другого конца книги.

Поморгав, Бен вызвал по телефону такси, которое доставило его на вокзал в Бутле, где он сел в поезд, который привез его в Манчестер, где он сел на самолет, который доставил его в Чикаго, где он сел в другой самолет и полетел в Даллас, где сел на еще один самолет, отправлявшийся на север, а там взял напрокат машину и поехал домой.

Мысль о том, что до моря больше шестисот миль, показалась ему весьма утешительной, но в последующие годы он все же перебрался в Небраску, чтобы еще больше увеличить это расстояние: было кое-что, что он увидел, или думал, что увидел, под старым причалом той ночью, чего ему так и не удалось изгнать из памяти. Да и серые дождевики скрывали тела, не предназначенные для человеческих глаз. Сквамозные. Ему не было нужды проверять это слово в словаре. Он и так знал. Тела были чешуйчатые.

Через несколько недель после возвращения домой Бен послал «Путеводитель пеших экскурсий по английскому побережью» со своими пометками в издательство для передачи автору, приложив к нему пространное письмо с рядом полезных советов к последующим переизданиям. Еще он просил автора прислать ему копию той страницы, которая была вырвана из его экземпляра, – просто для собственного успокоения. Но втайне испытывал облегчение, когда дни превращались в месяцы, месяцы в годы, а затем в десятилетия, а она все не отвечала.

Стихотворение было написано для антологии рассказов о компьютерах «Цифровые сны», составленной Дэвидом Барреттом. Я больше в компьютерные игры не играю. Но когда играл, то замечал, что они имеют обыкновение занимать все свободное место у меня в голове. Когда я ложился спать, перед закрытыми глазами падали блоки или бегали и подпрыгивали человечки. По большей части я проигрывал – даже когда играл в уме. Отсюда и родился рассказ.

Мне подарили компьютерную игру,

Так, просто, – один игравший в нее приятель.

Он говорил – круто, ты тоже попробуй.

И я попробовал –

Да, действительно КРУТО.

Я скопировал эту игру на диск,

Хотелось, чтобы играл в нее весь мир,

Хотелось кайфа на всех.

По форумам разослал,

По доскам объявлений, –

Но, главное, раздарил друзьям.

(Личный контакт – как подарили и мне.)

Боялись вирусов все – и я, и мои друзья.

Запишешь что-то с дискеты,

А ведь потом – завтра –

В пятницу, тринадцатого –

Оно переформатирует жесткий диск

Либо заразит память.

(Эта игра – не такая. Она вполне безопасна.)

Запали на эту игру даже те,

Кто видеть не мог компов.

Чем лучше играешь –

Тем сложнее игра.

Возможно, тебе и не выиграть,

Но мастерства наберешься…

Я – почти уже мастер.

Ясное дело – я играю подолгу.

И мои друзья, и их друзья – все подряд.

Встречаешь, бывает, кого-то –

Идет по шоссе,

В очереди стоит –

(Нет компьютера рядом,

Нет игровых салонов,

Которыми город забит) –

И видишь: сейчас он играет

Внутри себя.

Комбинирует формы,

Складывает линии,

Подстраивает цвета и оттенки,

Изменяет сигналы для новых участков экрана,

Слушает музыку…

Да, люди думают об игре,

Но чаще – все же играют.

Мой личный рекорд –

Восемнадцать часов на сплошняк,

40 012 очков. Трижды трубили фанфары!

Играешь – слезы в глазах,

Ноет запястье,

Мучает голод… а после – уходит все.

Или – все, кроме игры.

В моей голове теперь – только игра

И ничего больше.

Помню – копировали, раздавали друзьям…

Вне языка, вне времени – только игра…

Я многое стал забывать в последнее время.

Интересно – а что с телевидением?

Ведь было ж оно когда-то?

Интересно, а что со мной будет?

Консервов почти уже нет…

Интересно – куда подевались люди?

И вдруг понимаешь – если успеть побыстрей,

Можно к красной черте черный квадрат подвести,

Сделать зеркальную вставку,

Развернуть – и они исчезнут,

Освободив левый блок для белого шара.

(Сделать – они исчезнут.)

И когда электричество навсегда отключится,

Я буду играть в мыслях –

До смертного часа.

Этот рассказ был заказан «Пентхаусом» для январского номера, который был к тому же юбилейным: журналу исполнялось двадцать лет. Предыдущие несколько лет я перебивался как молодой журналист на улицах Лондона, брал интервью у знаменитостей для «Пентхауса» и «Нейв», двух английских журналов мягкого порно, далеко не таких зубастых, как их американские собратья; в общем и целом это можно считать журналистским образованием.

Однажды я спросил у модели, не кажется ли ей, что ее эксплуатируют. «Меня? – переспросила она. Ее звали Мари. – Мне хорошо платят, дорогуша. И это куда лучше, чем работать в ночную смену на фабрике печенья в Бэдфорде. Но я тебе скажу, кого эксплуатируют. Мужиков, которые покупают журналы. Тех, кто каждый месяц дрочит, пялясь на мои снимки. Это их эксплуатируют». Думаю, этот разговор и навел меня на мысль.

Я был доволен, когда его написал. До него все написанное казалось мне каким-то чужим, а этот я воспринял как свой собственный. Я нащупывал собственный стиль. Собирая материал для рассказа, я сидел в доклендской конторе «Пентхаус. СК» и листал подшивки журналов за все двадцать лет. В первом «Пентхаусе» были фотографии моей приятельницы Дин Смит. Дин верстала «Нейв» и, как выяснилось, была первой «Лапочкой года» в 1965-м. Краткую биографию Шарлотты я позаимствовал напрямую из журнальной биографии Дин: «возродившаяся индивидуалистка» и так далее. Последнее, что я знаю: «Пентхаус» разыскивает Дин для своего четвертьвекового юбилея. Она пропала из виду. Все это было в газете.