Хэвон любил драться с собаками, отбирать у них кости, разбивать стёкла и задирать детей. Смеяться над людьми и оставлять после себя беспорядок. Рисовать и выводить ругательства на стенах мелом, но чаще всего кровью. Собирать блестящие безделушки, ломать вещи и крушить. И к другой жизни привыкнуть не сможет. Он всего лишь, таким образом, показывал, как с ним обошлась судьба и как он рос. Доброты, ласки и заботы в его мире никогда не существовало. Одна жестокость, потери и магия.

Донхун же был совершенно другим. Святым, по сравнению с ним. Он сроду никого не обижал. Слушал «матушку», рисовал для неё образ идеального сына: хорошо учился, помогал по дому, покупал лекарства. Любил и дорожил, как обычный человеческий ребёнок. Многого себе не позволял, и оттого в нём не было ничего необычного. Если бы не тот день, Хэвон его даже не заметил в массе серых лиц.

Однако теперь, Донхун вынужден жить иначе. Познать другую сторону жизни. Более жестокую, кровавую и магическую. Но как этот мальчишка с добрыми голубыми глазами, что ловил сачком бабочек, помогал стариками переходить через дорогу, кормил птиц и рисовал несуществующих, в мире ведьм, ангелов, должен был жить?

Но такой ли он душка на самом деле?

Хэвон не раз видел, как Донхун дружелюбно улыбался прохожим, но бежал вместе с ним, сжимая в непорочных руках камень. Как ставил подножки одноклассникам, а накануне вечером, когда он остался в классе один, изрезал тупыми ножницами тюль. И конечно, остался безнаказанным. Никому и в голову не пришло, что это мог сделать он.

***

В ночь, когда взошла полная луна, ведьма, затеявшая шалость, открыла хитрые глаза. Спрятала под одеялом портфель и подошла к окну. Ржавые петли предательски скрипнули. Хэвон обернулся, чтобы убедиться, что никто не проснулся, а затем призрачной тенью исчез. Окно скрипнуло ещё раз.

Осенний ветер путался в волосах, кусал щёки и свистел, цепляясь за черепичные крыши низких домов. Чёрная мантия на плечах развивалась и мешалась под ногами. Ни черта не согревала. Изо рта вырывался пар. Кончики пальцев и нос покраснели. Ночной холод Хэвона мало волновал.

Дух звал и нашёптывал, куда бежать, но прежде нужно захватить огромную материнскую сумку с магическими атрибутами.

На входе в лес он остановился снова. Посмотрел вверх на остроконечные верхушки деревьев. Осмотрелся по сторонам, вздохнул и зажёг свечку в стеклянном фонарике. Шагнул навстречу темноте. Тело окутало оцепенение, как одиннадцать лет назад. Он тряхнул головой, нахмурил брови, оскалился и вновь побежал. Нечего бояться. Это не первый и не последний обряд посвящения ведьм, который ему предстоит увидеть и провести.

На опушке собирались немногочисленные ведьмы. Всех их он знал в лицо, но, ни с одной не пытался подружиться. Также как и они. Ведьмы существа, что живут сами по себе. Только в полнолуние становятся огромной семьёй, жаждущей магии и крови.

Среди них были женщины, мужчины и дети, каждый занимался своим делом. Ждали новую, пока ещё человеческую душу. Донхуна ещё не было. Хэвон молился, чтобы тот заблудился в лесу и не пришёл.

Хэвон нашёл свободное место в самом углу, вдали от всех, и разложил вокруг себя свечи и кинжалы. Его плеча коснулась чья-то рука. Осторожно, словно боясь проломить кости. Хэвон поднял голову.

На него смотрел Донхун. Его глаза блестели в свете огня неестественно ярко. С плеч свисала мантия, которую Хэвон отдал ему. Никто из них не проронил ни слова. Хэвон лишь чувствовал, как в жилах закипала кровь. Шрам на внутренней стороне руки горел.

От Донхуна пахло смертью. Но не той, к которой привык Хэвон. Другой. С пряным запахом запечённых яблок и железным привкусом крови. Наверное, так пахло от людей, чья душа готовилась к смерти.

Хэвон с силой вонзил в землю ритуальный клинок и сделал глубокий надрез. Хотел закричать, но ведьмы никогда не поймут его чувств. Им нравилось высасывать из людей души. Не справедливо. Есть люди, которым нужна обычная жизнь. Как когда-то в ней нуждался Хэвон. Донхуну было бы лучше в человеческом мире. Но никак не у ведьмовского костра с меткой на руке.

— Начнём же посвящение и веселье! — эхом по округе разнёсся голос Старшей ведьмы.

Тишину тут же заполнили радостные вопли.

Старшая ведьма подошла к костру ближе:

— Ли Хэвон и Пак Донхун, выйдете вперёд!

Парни предстали перед всеми. Жадные глаза тут же уставились на них и терпеливо ждали.

Старшая ведьма протянула Хэвону серебряный клинок, обмотанный фиалковым платком. Этот клинок, одиннадцать лет назад, мать вонзила в его руку и лишила всего человечного.

— Ты готов? — сказала Старшая ведьма.

Хэвон отбросил все мысли, уверенно кивнул и взял клинок из её рук. Бояться некогда и незачем. Некуда бежать. Дух сожрёт Донхуна, если он не примет его силу.

Он в последний раз посмотрел в глаза человека и увидел, как в пустом взгляде погасла последняя надежда.

— Кричи, если будет больно, — шепнул Хэвон и быстрым хладнокровным движением воткнул клинок в руку Донхуна.

Крови вытекало много. Воздух пропитался криками. Ведьмы ликовали, наблюдая за страданием и смертью человеческой души. Хэвон не мог поверить в то, что сделал. Дух внутри него чуть ли не взрывался от удовольствия. Хэвон почувствовал, как стал сильнее, как покалывали кончики пальцев, как из глаз сыпались искры, как все звуки заглушились космическим звоном звёзд.

Когда сознание вернулось, он увидел слёзы на глазах Донхуна, но ничего не имел права сделать. Только наблюдать. Шрам затянется не скоро.

Они отошли от костра к своему месту. Сели на сухую траву. Хэвон достал из сумки бинт:

— Дай руку, — потребовал он, но избегал пересекаться с Донхуном взглядом.

— Так можно? — помедлил с ответом рождённый и заплаканный ведьма.

— Духу не выгодно, если ты сдохнешь от потери крови. Так что да, можно.

Донхун протянул ему руку. Хэвон кусал губы до алых бусин крови, и бережно обматывал чужую руку.

— Ты ведь понимаешь, что по-другому быть не могло? — сказал Хэвон, закончив обвязывать рану.

— Мы обречённые дети, как и все они. Не забывай об этом, — с вымученной улыбкой