Красивый и прекрасно обставленный отсек миссис Дженнингс находился на Беркли-канале. Задней стены у него не было; точнее, поскольку отсек размещался во внешнем кольце, заднюю стену заменяла стена самого купола. В сущности, войдя в задние комнаты отсека миссис Дженнингс, ее гости оказывались перед гигантским аквариумом, за стеной которого кипела морская жизнь, изменчивая и прекрасная, причем зрители оставались под защитой купола и им ничего не грозило. Поэтому Элинор и Марианна, расположившиеся в предоставленных им удобных комнатах, могли в любое время наблюдать за тем, что происходит снаружи, в чернильных глубинах океана, из комфортного помещения Станции. Элинор даже заметила кораллы и сопутствующую живность, о которых читала, но никогда прежде не видела воочию. Пока они любовались, к куполу медленно подплыл косяк страшных барракуд — напоминание о том, что по ту сторону стекла таилось множество опасных тварей, чьим преступным намерениям мешало лишь чудо инженерии, защищавшее всех жителей Станции Бета.

Сестры быстро переоделись, не забыв и про меры безопасности — всплывательные костюмы, состоявшие из нарукавников и поясов, трубочек и небольшого баллона, который крепился на талии: пояса надувались воздухом, стоило дернуть за шнурок, протянутый через рукав, трубочки крепились под нос и соединялись с баллоном, в котором было достаточно воздуха, чтобы минуту дышать под водой. Все это оборудование было довольно громоздким, но закон Подводной Станции Бета требовал не расставаться с ним ни на минуту, что было весьма мудро, учитывая, что случилось со Станцией Альфа.

Элинор немедленно вознамерилась написать матери и села за стол. Как ни странно, Марианна вскоре сделала то же самое.

— Я пишу домой, — сказала Элинор, — не будет ли лучше, если ты отложишь свое письмо на завтра или послезавтра?

— Я пишу не матушке, — резко ответила Марианна, будто бы желая пресечь возможные расспросы. Элинор промолчала, сразу догадавшись, что сестра, должно быть, пишет Уиллоби, и заключив из этого, что они все-таки помолвлены.

Это умозаключение, хотя и оставляло множество вопросов без ответа, было приятным, и Элинор продолжила письмо с большим рвением, подняв глаза только тогда, когда одна из барракуд вернулась и принялась стучать рылом по стеклу. Марианна закончила писать очень быстро — это было не письмо, а скорее записка, которую она тут же сложила и торопливо надписала; Элинор показалась, что она различила в начале заглавное «У». Марианна тут же позвонила и приказала явившемуся гондольеру доставить письмо немедленно.

Марианна осталась в веселом расположении духа, но в ее веселости крылось волнение, тревожившее Элинор, и к вечеру это волнение только усилилось.

Поужинали быстро, как и все на Станции: свежая еда и вода были практически недоступны даже самым состоятельным ее обитателям. Это удручающее обстоятельство было связано как с тем, что тщательно контролируемая атмосфера Станции не позволяла разводить открытый огонь, превышающий пламя свечи, так и с тем, что удаленное расположение Станции делало транспортировку овощей и скота чрезвычайно накладной. Поэтому еда чаще всего состояла из вяленого мяса, студней с различными вкусами и пакетиков порошка, который при смешивании с химически очищенной водой — и изрядной долей воображения — давал вкус, отдаленно напоминающий какой-нибудь напиток.

Сестры Дэшвуд и хозяйка дома вернулись в гостиную. Марианна нетерпеливо прислушивалась к плеску весел каждой проплывавшей мимо гондолы. Для нее было большим облегчением, что миссис Дженнингс удалилась в спальню разбирать вещи и не могла наблюдать, что происходит. Уже не раз Марианна вздрагивала, когда раздавался стук в одну из соседних дверей, когда же внезапно стук прозвучал так громко, что не оставил никаких сомнений, куда именно пожаловали гости, Элинор решила, что это прибыл Уиллоби. Марианна пригладила волосы, оправила корсет и даже попыталась убрать из-под носа неприглядную трубочку, но Элинор настояла, что трубочка должна остаться на месте.

Подойдя поближе к лестнице, она замерла на полминуты и прислушалась, затем вернулась в комнату в возбуждении, какое могла вызвать лишь полная уверенность, что пришел и в самом деле тот, кого она ждала. От избытка чувств Марианна не смогла удержать возгласа:

— Ах, Элинор, это Уиллоби! — и была уже готова броситься ему в объятия, когда вошел полковник Брендон.

Потрясение было слишком велико, чтобы вынести его спокойно, — Марианна выбежала из комнаты. Элинор тоже была разочарована, в особенности тем, что месяцы расставания не исцелили ее от тошноты и ужаса, которые она неизменно испытывала при встрече с человеком, влюбленным в ее сестру, заслуживающим только уважения и самой искренней приязни. Но она тотчас поняла, что полковник ничего не заметил, лишь проводил Марианну потрясенным и растерянным взглядом и даже забыл поздороваться. Также Элинор обратила внимание, что на нем нет обязательной дыхательной экипировки, и собралась поинтересоваться, что послужило тому причиной, но тут же догадалась, что его проклятие, а в особенности умение дышать под водой, видимо, освобождали его от этой необходимости.

— Ваша сестра не больна? — спросил полковник, встревоженно подрагивая щупальцами.

Элинор была вынуждена ответить утвердительно и кратко поведать о головной боли, унынии и легкой подводной болезни, ставших следствием долгой и тяжелой дороги.

Больше он к этой теме не возвращался, переведя разговор на то, как рад видеть их на Станции, осведомился, опасен ли был их путь и как поживают их общие знакомые. Элинор рассказала о рыбах-фонарях; он припомнил похожий случай из времен своей службы в Ост-Индии, только там субмарине угрожали не рыбы-фонари, а пираньи, и вместо того, чтобы лавировать среди морских чудовищ, команда швырнула за борт закованного в кандалы неудавшегося дезертира.

Эта беседа продолжалась долго и безо всякого интереса со стороны собеседников — оба были в унынии и думали о другом. Элинор очень хотелось спросить, в городе ли Уиллоби, но она боялась ранить полковника расспросами о сопернике, и в конце концов, не зная, о чем говорить дальше, поинтересовалась, все ли время с тех пор, как они виделись в последний раз, он провел на Станции.

— Да, — ответил он несколько смущенно, — почти все время. Раз-другой я отлучился на несколько дней в Делафорд, но вернуться к девонширским берегам не имел возможности.

Эти слова и тон, каким они были сказаны, немедленно напомнили Элинор о том, при каких обстоятельствах он покинул архипелаг, и она испугалась, что ее вопрос может быть истолкован как свидетельство чрезмерного любопытства к предмету разговора.

Вскоре пришла миссис Дженнингс.

— Ах, полковник! — воскликнула она со своей обычной шумной восторженностью. — Я чудовищно рада вас видеть!..

Столь неудачный выбор слов заставил Элинор ахнуть. Полковник опустил глаза, и даже обычно невозмутимая миссис Дженнингс сконфузилась.

— Ах да, простите, я так рада вас видеть, и вовсе не имела в виду «чудовищно» или что вы… ах, простите, простите, что мне пришлось отлучиться по делам, но я так давно не была дома! Однако, полковник, как вы узнали, что мы прибыли на Станцию?