Неутешительные выводы. – Кромешный ужас и вставные челюсти. – Явление Антуанетты. – О том, как из Добраницкого хотели сделать суп, но удержались только из уважения к приличиям.

– Значит, Дорогин все-таки ни при чем, – подытожил Владимир, когда друзья поведали ему о результатах проделанной ими работы. – Конечно, он прохвост, держит жену в черном теле, а сам тратит все деньги на любовницу, но… все это не то, что нам нужно. Да и потом, он все-таки занимается снабжением, но не имеет доступа к секретным бумагам… Тупик.

Хмурясь, Владимир барабанил пальцами по столу. Его друзья сконфуженно переглянулись.

– Но ведь Жаровкин написал под ковром перед смертью именно это слово, chemin, – напомнил Добраницкий. – Что-то оно все-таки должно значить!

– Может, он имел в виду не Дорогина, а обычную дорогу? – предположил артиллерист. – Мне кажется, надо осмотреть путь, который ведет в загородный особняк. Вдруг там остались какие-то следы?

Владимир покачал головой.

– Мы нашли место преступления через несколько недель после того, как Жаровкин был убит. К этому времени, если даже на дороге что-то и было, все следы наверняка уже затоптали… Но ты прав, Антон Григорьич, попробовать можно.

Целый день они осматривали дорогу, но ничего не обнаружили, кроме недавних следов колес какой-то кареты, и решили на всякий случай нанести визит в тот самый дом, за которым из «Венской услады» наблюдал Жаровкин. Условились, что Добраницкий будет говорить со старухой ключницей и постарается ее умаслить. Однако, когда трое друзей прибыли на место, их ждал сюрприз. Оказалось, что особняк недавно был продан новым хозяевам, а старуха куда-то уехала. Что же до прежней хозяйки, графини Рихтер, то ходили слухи, что она серьезно больна и поправляет здоровье где-то на юге.

– Все один к одному, – ворчал Владимир, возвращаясь в посольство. – Жаровкин следил за домом графини, его убили в другом ее доме, графиня бесследно исчезла, первый дом немедленно продали, а второй стоит необитаемый.

– Жаровкин искал предателя, – напомнил Балабуха. – Может, предатель был как-то связан с графиней? Что вообще за человек эта дама?

– Не знаю, – признался Владимир.

– Наверняка в местном обществе о ней все знают, – встрял в разговор Добраницкий. – Быть такого не может, чтобы она жила в Вене и местные жители не выяснили во всех подробностях, что она пьет по утрам, кого принимает, как обращается со своей горничной и сколько лошадей у нее в конюшне.

– Да, но в местное общество мы не вхожи, – заметил Владимир. – Хотя… Ты знаешь, Август, а ведь это удачная мысль!

Он вспомнил, что этим утром Николай Богданович Берг принес ему и его товарищам приглашения на бал у саксонского посланника. Таких приглашений, по самым разным поводам, у Владимира уже набралась целая пачка, но он не спешил ими воспользоваться, потому что не видел смысла в том, чтобы порхать по балам, когда надо было работать. Теперь же он взглянул на эту проблему с совершенно другой стороны. Берг сказал… позвольте-ка… Ну да, что на бал у саксонца приглашается весь дипломатический корпус. (Не бедные письмоводители, разумеется, но все, кто хоть что-нибудь да значат в дипломатическом мире.) А еще там ожидается венская знать. А еще… а еще, если им повезет, они могут в ничего не значащем разговоре выудить те сведения, которые им позарез нужны. В непринужденной обстановке языки развязываются быстро.

– Антон Григорьич, ты взял с собой фрак? Взял? Ну и прекрасно. Завтра мы с тобой идем на бал.

– А я? – обиделся Добраницкий. – Вы что же это, бросите меня?

Владимир засмеялся и тряхнул головой.

– Куда уж мы без тебя!

И на следующий вечер трое друзей оказались в великолепном особняке саксонского посланника фон Гринвальда, где уже собрался весь цвет венской аристократии и сливки дипломатического бомонда. Гигант Балабуха, недолюбливавший светские сборища, чувствовал себя в узком фраке малость скованно, зато Владимир с его безупречной фигурой выглядел не хуже какого-нибудь наследного принца. Группа древних старух, которые в углу гостиной обсуждали французского короля и его невероятное решение перенести прах Наполеона со Святой Елены в Париж[9]– после всего того, что натворил император, перекраивавший карту Европы по своему усмотрению, – так вот, даже они сразу же забыли про предмет своего разговора и все как одна вытаращились на Владимира через свои лорнетки, а престарелая княгиня Тизенгаузен пришла в такое волнение, что чуть не проглотила вставную челюсть. С глубокой грустью Владимир поглядел на эти остовы, более смахивающие на обитателей склепа, нежели на живых людей, и отвесил им один общий короткий поклон. Старухи радостно заулыбались беззубыми ртами и начали шушукаться, прикрываясь веерами. Добраницкий меж тем, заметив в одной из комнат манящий блеск золота на зеленом сукне, пригладил волосы и рысцой умчался в направлении игорных столов. Балабуха над ухом Владимира сконфуженно кашлянул.

– Между прочим, – напомнил он, – ты же сам говорил, что нет такой сплетни, которую бы не знали старухи, так что ступай к ним!

Владимир еще раз поглядел на свои возможные источники информации и облился холодным потом. Княгиня Тизенгаузен, про которую даже смерть успела забыть, многозначительно улыбнулась и сделала ему глазки, играя шелковым веером.

– Двум смертям не бывать, одной не миновать, – наседал артиллерист, ухмыляясь во весь рот.

Испытывая в душе сильнейшее искушение послать своего товарища ко всем чертям, Владимир отвернулся, и тут его взгляд упал на девушку в платье бирюзового оттенка и с белой розой в сложной прическе. Незнакомка стояла в толпе и смотрела на него. У нее были бездонные незабудковые глаза, и в этих глазах молодой человек заблудился, погиб, растворился без следа. Он забыл, кто он, где он и для чего вообще пришел сюда. Но вот девушка опустила длинные загнутые ресницы, и Владимир сумел-таки перевести дыхание. Она бросила на него прямой, смелый взгляд и скользнула прочь.

«Она, она! Та, что привиделась мне в замке… а потом я ее видел возле лавки модистки… Ушла! Как! Куда? Зачем? И кто же она на самом деле такая?»

И Владимир бросился вперед, расталкивая гостей.

Он нагнал незнакомку в третьей гостиной. Она шла, слегка придерживая подол своего голубого платья, которое колыхалось в такт ее шагам. В ее ушах, под прядями черных, как вороново крыло, волос блестели изящные бриллиантовые сережки. Она обернулась, заметила Гиацинтова и улыбнулась. Кожа у незнакомки была такой белой, что от нее, казалось, исходило сияние.

– Фройляйн, – сказал Владимир первое, что пришло ему в голову, – хоть я вам и не представлен, но… Разрешите пригласить вас на танец!

– Вот как? – высоким мелодичным голосом спросила незнакомка, раскрывая свою бальную книжечку. – И какой же танец вам угодно, сударь? Кадриль? Котильон? Мазурку?