— Если колдовство, так и поступай с ним, как с колдуном, я-то зачем понадобился? — хмуро бросил он. Больше ничего толковее в больную голову не пришло.

Беседовали они в комнатенке без окон, расположенной над пыточным подвалом и в предвечерний час скупо освещенной лишь шестью расставленными по углам свечами. Демьян Свиридов, отец Герасий, да Алексей Мелеков, дьяк Разбойного приказа, до сих пор помалкивающий. Все трое стояли, поскольку скамья, придвинутая сейчас к стене возле стола, в помещении была одна и к тому ж короткая. Своему подручному стрельцу Мелеков приказал вон выйти, потому как дело представилось ему весьма щекотливым.

И, наверное, неспроста, раз собрались в разбойном приказе трое самых влиятельных людей города.

Потому как в полдень на площади был узнан по приметам и с немалым трудом пойман сам Васька Ус, лиходей и убийца, первый сподвижник разбойника Степашки, что расположился лагерем в пяти верстах под Яик-городом. Приметы Васьки Уса, разосланные гонцами по разбойным приказам всех близких от Волги, Яика и Дона городов, совпали один в один: росту — сажень и семь вершков, волосом светел, особый знак — родимое пятно в форме четверьмесяца под левым ухом. И теперь бы разослать весть в ответ, что схвачен наконец главный товарищ Степашки Разина, брат его названый, да выведать у него под пыткой секреты разбойные — так нет. Засомневался что-то дьяк Алексей Мелеков. Воеводу на совет позвал, мало ему Герасия…

— Васька-то Ус, вроде, колдовством не балует, — вступил в разговор Мелеков. — Ему бы все больше сабелькой да нагаечкой…

— А ты почем знаешь, балует али нет?! — вскинулся отец Герасий, воинственно выпятив вперед лопату седой бороды и играя кустами бровей. — Он сам тебе говорил?! Колдовские рукоделия при нем нашли? Нашли. Значит, колдун!

Мелеков запустил руку под кафтан и рассеяно, даже непочтительно почесал плечо. Будто измывался над церковником. По правде, конечно, нет: он перед Герасием робел — как робел перед многими, кто власть и силу имеет. Хотя сам, казалось бы, властью не обделен, но таков уж был он, дьяк, заправляющий в Разбойном приказе: нерешителен и робок. Может, ему было бы в Земском приказе начальствовать — цифры грамотно составляет и отписки толково слагает — однако вот оказался не на своем месте…

— Так ведь Васька это или нет — кто ж разберет… — буркнул дьяк.

«Послал Бог пособничков», — не к месту вздохнулось Демьяну Свиридову. Очень хотелось медку. Или рассолу, пусть и не помогает. Или просто водицы.

— Ну а меня зачем звали? — напомнил о себе воевода. — Допросите по правилам да узнайте, кто таков и зачем от стрельцов убегал.

А еще хотелось прилечь и закрыть глаза.

— В том-то и неясность, Демьян Федотыч, — развел руками Мелеков. — С одной стороны — по приметам Васька Ус, а с другой вроде как и не он…

— Ты что мелешь, Мелеков? — сморщился воевода.

— К тому я клоню, а вдруг он просто похож на Ваську. — Дьяк Разбойного окончательно потерялся, елозя масляными глазками по углам комнатенки. — Рост, волосы, родимчик на шее, прочее — это да. А вот находки эти? — Он кивнул куцей бороденкой на стол, где разложены были вещи, снятые при обыске с огорошенного преступника, и для примера поднял с него одну из загадочных штуковинок. Штуковинка напоминала кусочек бумаги, невесть как очутившейся между двух сросшихся намертво пластинок слюды, невозможно прозрачных и неломких. В левом нижнем углу помещался крошечный портрет Васьки Уса, выполненный красками, да так тонко, что мазков не заметно, а справа от него шли циферки и буковки — одни на русские похожи отдаленно, только попроще будут, другие вовсе уж не нашенские… — Глядите, — у дьяка аж глаза разгорелись, — это «глаголь», эти — «фита», «зело», «ижица»… Или нет, скорее не «ижица», а «пси»…

— Колдовское письмо, диавольские знаки! — уверенно заявил отец Герасий. И сплюнул через левое плечо, отгоняя черта.

— А это вот, — староста, на церковника внимания не обратив, взял со стола другой предмет, бумажную коробочку размером в поперек ладони, понюхал. — Там трубочки такие из бумаги скатанные, с одной стороны вроде заглушка, а внутри табак, по запаху…

— Не в людских силах сделать трубочки из бумаги такой тоньшины! — гаркнул отец Герасий, взмахнув полами рясы, как ворон крыльями. Видно, они с дьяком Мелеховым спор начали задолго до прихода воеводы.

— Я слыхал, что в Москве и не такие чудеса научились делать! — раскраснелся в запале дьяк.

— А я говорю тебе, это диавольские забавы, для черных дел сотворенные! И Васька твой — колдун! — Золотой крест на груди протоиерея бросал зловещие блики по сторонам.

— А серебряный крестик у него на гайтане висит, видел?! Сам же говорил, что колдуны Божий крест на дух не переносят! — Уж так допек его церковник, что дьяк осмелел голос повысить.

— А вот допросить огнем, сам увидишь, что запоет!

— А как не колдун он окажется, а царский поверенный из столицы, а мы его — огнем?!

— А…

Воевода Демьян Свиридов открыл глаза, которые, как оказалось, сами собой закрылись неведомо когда, и гаркнул хрипло:

— А ну цыц!

Хоть и не полагается ему кричать на протоиерея (разве что на дьяка можно), но тут уж ничего не попишешь. Пустопорожняя ругань сотоварищей ввинчивала раскаленные пыточные щипцы ему в голову. Спорщики разом угомонились, лишь продолжали буравить взглядами друг друга из-под насупленных бровей.

— Говорите толком, зачем меня звали?! Алексей, ты-то, тихун, чего раздухарился? Да с самого начала давай. А ты, отче Герасий, не перебивай, после скажешь.

— Демьян Федотович, — шумно выдохнув, начал дьяк с расстановкой, — сам знаешь, сегодня на площади словили твои соколы-стрельцы Ваську Уса, дружка разбойника Степашки. Ну и потащили в разбойный приказ, чтобы по закону дознать. Ну, Фимка, наш заплечный, Ваську к костелому привязал, как водится, одежку с него сорвал и щипцы в огонь уже сунул, да вдруг дотумкал башкой своей лысой, что дело тут нечисто. И позвал этого, — кивок на сердито сопящего отца Герасия, — его преподобие. А я в это время мимо случился и тоже решил посмотреть, чего ж так Фимка испугался, раз за отцом Герасием кинулся. А увидев, с пыткой решил повременить, велел тебя кликнуть — чтоб сообща разобраться.

Дьяк сделал паузу, зыркнул на церковника и бросился головой в омут:

— Демьян Федотыч, во те крест, не Васька Ус это. Крути меня на дыбе, — не он.

Отец Герасий вознамерился было встрять, но воевода вялым жестом остановил его.

— Первое, одежка, — принялся загибать пальцы Мелеков. — Не нашенска она, сразу понятно. Штаны эти шутовские, сапоги на завязках, кафтанне кафтан… Вот, глянь-ка.

Он достал из-под стола кожаную сермягу пленника, протянул воеводе. Воевода молча одежку принял, помял в руках, осторожно, чтоб не замутило, понюхал. Пахло свиной кожей, табаком и мужским потом. А кожа-то отличной выделки, тут Лешка прав — в наших местах такую не мнут. А уж подкладка — загляденье…