Шутка не удалась, и хозяин схватился за сердце, укоряя меня в жестокости.

— Прекратите стонать, — оборвала я его жалобы, когда он очень уж увлекся. — Завтра нам нужно представить ее высочеству новую сладость. И у меня есть кое-какие соображения…

— Что придумала? — хозяин загорелся не меньшим любопытством, чем когда расспрашивал меня о беседе с принцессой.

— Кое-что, — сказала я с важным и таинственным видом. — Начинайте топить печь, а я сбегаю за свежим молоком и сливками.

Когда печь уже жарко горела, а на столе красовались рядком пузатые крынки с молоком вечернего надоя, большой кусок сливочного масла на плоской тарелке, самый мелкий и белый сахар, свежайшие яйца — белые, хотя обычно мы брали яйца в коричневой скорлупе, считая их более подходящими для выпечки. Но раз принцесса заказала белые сладости — пусть они будут белыми от начала и до конца.

Пока хозяин уваривал молоко, я колдовала над бисквитом. Не простым бисквитом — особым. Говорили, что этот рецепт придумали повара далекого города Генуи, и вот теперь пришло время взять его на вооружение. Генуэзский бисквит готовится из яиц, взбитых на водяной бане, с добавлением растопленного сливочного масла. Печеное тесто получается легким, но плотным, с маслянистым нежным вкусом. Сам по себе он достаточно пресный, но если сделать особый крем… И не просто промазать им, а пропитать…

Мы с мастером приговорили дивный генуэзский бисквит к утоплению в креме, когда часы пробили полночь.

Придавив бисквит тарелкой, я поставила на нее кружку, чтобы он не всплывал.

— Готово, — сказал мастер Лампрехт благоговейно. — Думаешь, это понравится? Рецепт слишком прост…

— Вы то же самое говорили и про миндальные пирожные, и про печенье, — напомнила я ему и села на лавочку, давая отдых уставшим ногам.

— Ну да, ну да, — пробормотал мастер Лампрехт, в волнении потирая ладони. — Ладно, пора бы и поспать… Я приду в восемь, чтобы успеть сделать карамель.

— Спокойной ночи, — сказала я, зевая в кулак.

Сейчас хозяин уйдет — и я сразу лягу в постель, и усну еще раньше, чем упаду на мягкую перинку, подаренную доброй принцессой…

Подумав о принцессе, я сразу подумала и об ее брате. Впрочем, я солгала бы, если бы стала отрицать, что не думала о нем, пока готовила бисквит.

Думала, конечно. По правде сказать, его величество крепко засел в моей голове. Решил избавиться от неугодных невест загадками… Я усмехнулась, вспомнив золотых толстяков. Интересно, догадается ли кто-нибудь заглянуть хохотунчикам в ротики и ушки? Вот перекосит господина короля, если загадку разгадает барышня Диблюмен. Это будет забавно.

Я попыталась улыбнуться, но улыбка не получилась. Мастер Лампрехт, надевавший шубу, подозрительно взглянул на меня.

— Ты чего это гримасничаешь, Мейери? — спросил он. — Опять какую-нибудь каверзу задумала?

— Просто зевнула, — солгала я.

— Не похоже, — фыркнул хозяин. — Как по мне, с таким мрачным лицом обдумывают убийство.

— Точно, точно, — поддакнула я. — Одного богатого лавочника.

— Глупые шутки! — разозлился он, надевая шапку. — Все, ушел.

— Угу, — я потянулась, закрывая глаза.

Колокольчик на входной двери жалобно звякнул, и я встала со скамейки, чтобы запереть за хозяином, но мастер Лампрехт еще не вышел из лавки, и рассеянно затягивал кушак.

— Доброй ночи, — приветствовал мастер двух посетительниц, которые только что вошли, отряхивая снег с меховых капюшонов. — Сожалею, но лавка закрыта, мы работаем по королевскому заказу и… — он замолчал, потому что дамы откинули капюшоны.

Это были баронесса Диблюмен и ее белокурая дочь. Баронесса была бледна, щеки немного запали, но глаза так и буравили меня, словно она надеялась просверлить меня насквозь взглядом.

Ее дочь улыбнулась, поведя плечом, но улыбка мне совсем не понравилась. Особенно после того, как девица стянула вязаные рукавички, под которыми оказались тонкие замшевые перчатки, и бросила рукавицы на скамейку, на которой я только что сидела.

— Будьте любезны удалиться, господин Как-вас-там, — сказала баронесса и точно так же, как дочка, бросила рукавицы — только не на скамейку, а прямо на стол.

— Если вы хотели что-то купить, дамы, — очень услужливо ответил мастер, я к вашим услугам. Но, может, нам лучше перенеси покупки на завтра? Сейчас время позднее, лавка давно закрыта…

Клерхен хихикнула, и ее смешок подействовал на меня, как удар плеткой поперек спины.

— В самом деле, уже поздно, — сказала я, стараясь говорить приветливо, как и положено лавочнице, приманивающей покупателей. — Если вам угодно, завтра к обеду я принесу вам наши лучшие товары. С утра не смогу, простите сердечно — вы ведь знаете, что мы участвуем в состязании сладостей.

— Я провожу вас, дамы, — мастер Лампрехт, суетливо кланяясь, сделал несколько шажков к двери. — Завтра моя лавка будет полностью к вашим услугам.

Клерхен опять хихикнула, а баронесса смерила мастера высокомерным взглядом.

— Ваша лавка? — спросила она таким голосом, каким могла бы говорить королева снега и льда. — Вы ошибаетесь, любезный. Это — моя лавка. Потрудитесь уйти, да побыстрее. Лично вас я не задерживаю, мне надо поговорить с барышней Цауберин.

— Что, простите?! — мастер Лампрехт вытаращил глаза.

Боюсь, что и я в этот момент выглядела не лучше. Но наглость и апломб госпожи баронессы поражали. Разве мог мастер Лампрехт продать свою драгоценную кондитерскую лавку? Если он дрожал над пятьюдесятью процентами, то разве мог лишиться всего? Или…

— О чем говорит эта уважаемая госпожа? — подозрительно спросила я у хозяина. — Вы продали ей «Пряничный домик»?

— Не болтай чепухи, — огрызнулся мастер. — Тут какая-то ошибка. Я никогда…

— Ошибки здесь нет, — возразила баронесса, отстегнула пуговку на поясном кошельке и извлекла оттуда свернутые тугой трубочкой листки бумаги, перетянутые красным шнуром. — Вот расчеты с плотниками, каменщиками, кровельщиками и малярами, которые работали в вашей лавочке, уважаемый, когда вы чуть не спалили полквартала. Здесь же расходы на мебель, постельное белье и кухонную утварь. Сумма набегает приличная — около тысячи талеров. И за все было заплачено мною.

— Но как… но как… — хозяин открывал и закрывал рот, и стал ужасно похож на золотого толстяка из королевской загадки. С той лишь разницей, что мастер Лампрехт был вовсе не золотым, и сейчас ему было не до смеха. — Это подарила ее высочество!..

Баронесса посмотрела на него с откровенной жалостью, а барышня Клерхен хихикнула, закатив глаза.

— Ее высочество, — сказала госпожа Диблюмен, — лишь попросила меня о помощи. И я любезно помогла ей. Оказала услугу. А вы думали, ради вашей забегаловки откроют государственную казну?