наверняка прослушивался полицией; Вэйнз предупредила Дафф, чтобы вечером, уходя с работы, она «забыла» свой комм в раздевалке.) От плаща воняло как из общественного сортира, где декаду не убирали. Именно это обстоятельство и побудило Вэйнз пройтись по тёмным проездам в расчете на удачный «гоп-стоп»…

Не повезло с «гоп-стопом».

— Хорошо, Дафф… — Вэйнз заменила один из инструментов и, вставив в замочную скважину другой, потолще, принялась заново прощупывать механизм. — Я же признала неправоту… — Выбрав нужное положение отмычки, Вэйнз надавила на неё, замок щёлкнул, и дверь со скрипом подалась вперёд. — Ну, вот! — Сказала она с облегчением. — Можем идти!

За дверью было душное, сухое помещение типового подвала, сориентироваться в котором не составило труда. Пара минут и вот они уже в небольшой комнатке с множеством труб, выходивших из стен и тянувшихся к центру комнатки, к накрытому массивным железным колпаком колодцу. Вся конструкция напоминала колесо, в котором трубы были «спицами», а колпак — «ступицей». Посередине выпуклого колпака имелся запертый на замок герметичный люк. Для Вэйнз это был уже третий такой люк за день, и она с лёгкостью его открыла.

Прежде чем спуститься вниз, Вэйнз взглянула на наручные часы — часы показывали: 19:74 — и, достав из кармана комм, послала вызов.

— Вэйнз? — ответила Сарранг.

— Извини, что звоню раньше времени, но тут такое дело…

— Птички слетелись?

— Ага. И не они одни…

— Уже знаю. Сиди, не высовывайся. Как улетят, я с тобой сама свяжусь.

— Слушай, я тут обратно в жопу к Дьяволу собираюсь…

Последовала короткая пауза, после которой комм залился мелодичным женским смехом.

— Что, — отсмеявшись, поинтересовалась Сарранг, — неужели понравилось?

— Я бы не сказала, — серьёзно ответила Вэйнз. — Просто я тут прогуляться выходила… вернее, мы. Со мной Дафф, моя возлюбленная…

Снова пауза.

— Так вас двое?

— Да. Без Дафф я никуда.

— Понимаю, — ответила женщина. — Как и я без моих… Вас только двое?

— Да. Мы вдвоём. Больше никого нет.

— Значит, к Дьяволу?.. — помолчав, повторила Сарранг.

— Да. И знаешь что?.. Я тут подумала… может, ты сможешь подобрать нас в месте, где сегодня начались мои приключения?

— Через сколько?

— Минут через тридцать-сорок. Восточный вход.

— Договорились.

— И ещё…

— Да?

— Вид у нас будет, сама понимаешь…

— Понимаю.

— И запах тоже.

— Ничего. Запах говна — не самое плохое, что мне доводилось нюхать, — с иронией заметила Сарранг. — Но чистку салона я запишу на твой счёт.

Через тридцать пять минут ярко-оранжевый шестиколесный автомобиль остановился у арки восточного входа в заброшенный парк. Спустя еще минуту две фигуры в серых плащах протиснулись в лаз между разжатыми прутьями ограды и нырнули в машину. Машина тронулась и, плавно набирая скорость, направилась к перекрестку, где встроилась в жидкий в это время поток транспорта.

Глава четырнадцатая. Чеин Ренн

Когда они вышли из бара, уже похолодало. Завеса наконец разродилась полноценным дождём, успевшим немного очистить воздух от смога. Задерживаться в душном, пропитанном запахами сырой одежды, пота, перегара и сигаретного дыма помещении никому из подруг не хотелось, а снаружи, пусть и зябко, но вместе с тем и свежо.

Поднявшись по крутым ступеням, компания отошла к краю накрытого навесом сухого островка, подруги достали сигареты и закурили. Джам предложила Чеин сигарету со слабым наркотиком, но Чеин отказалась:

— Не люблю мешать траву с выпивкой, — сказала она.

— Как знаешь, — пожала плечами женщина и затянулась сладким дымом.

Дождик ритмично постукивал по жести навеса тяжёлыми жирными каплями. От ударов капли расползались бесформенными кляксами, соединялись, образуя маслянистые лужицы, и неспешно стекали в закреплённый вдоль нижней кромки навеса желоб, внутри которого, став частью более оживлённого потока, устремлялись к ближайшей вертикальной трубе, ведущей прямиком в ливнёвку.

— Кажется, разлетелись пернатые… и шакалья́ не видать… — сказала Риб.

То, что оба выхода из проезда были свободны, Чеин заметила сразу, как только они поднялись по лестнице и её взгляд внимательно обежал окрестности: пара припаркованных грузовиков, кучи мусора (у одной громко пищали крысы — видать не поделили объедки); вдали, под одиноким фонарем на заводской улице, топтались несколько фигур в длинных одеждах (люди, в отличие от крыс, вели себя тихо). Фигуры показались Чеин подозрительными, и она уже решила, что, уходя, обойдёт эту компанию стороной.

— Похоже на то, — ответила она, застёгивая плащ.

— Уходишь?

Голос Джам прозвучал безразлично, но взгляд её говорил о другом. Глаза её говорили: «останься! Я хочу, чтобы ты осталась».

— Я должна выбираться…

Джам пожала плечами и затянулась, немного сильнее, чем до того, и, задержав дыхание, нервно выпустила облачко дыма в сторону от Чеин.

— Ты говорила, что ты курьер… — начала женщина, просто чтобы что-то сказать, чтобы задержать Чеин ещё на немного, но, быстро осознав, насколько глупым и неуместным мог показаться её вопрос новой знакомой, замолчала, пряча глаза от неё и от любовниц.

От Чеин не укрылись охватившие Джам чувства. Конечно же, она всё поняла; она заметила тот, самый первый взгляд женщины, когда она проходила мимо трио, то, как Джам смотрела на неё в баре, когда подошла познакомиться и после неловкого момента знакомства, когда поняла, что Чеин бесполая. Джам влюбилась в Чеин, и другие две её любовницы явно одобряли выбор подруги, хоть и были тем несколько обеспокоены, — это тоже не укрылось от Чеин.

Чеин разрывалась между желанием бежать, уйти подальше от этого квартала и нежеланием обидеть Джам — эту немного грубоватую, как и все рабочие, но по-своему очаровательную и милую женщину.

Да, Джам тоже нравилась Чеин, как, впрочем, и её подруги. Кроме того, эта троица была на её стороне — на стороне революции. Пусть они не читали книг Иссы Иблисс, Даби Малх и Аль’Лессы Кит, пусть имена Белис и Рэлди для них ничего не значили, они — эти грубоватые рабочие — дочери самого многочисленного и при этом угнетённого класса, выросшие на окраине промышленного мегаполиса, с рождения не видевшие солнца и обречённые умереть под проклятой Завесой, были бóльшими иблиссианками, нежели некоторые называвшие себя так представительницы городской интеллигенции, едва ли не наизусть зазубрившие «Базис» и «Мегамашину». Они на личном опыте (на собственной шкуре, как сказала бы Гвел) знали, что такое эксплуатация; их труд, их быт, их человеческий потенциал,