— Никакого кофе, только не с моими нервами в таком состоянии. А вот стаканчик чаю можно. С лимоном и побольше льда.

Рива и прежде пыталась объяснить, что действие чая не отличается от действия кофе, но Маргарет трудно было заставить в это поверить. Они пошли наверх, за ними поднялся запыхавшийся Ботинки. Служанка предложила взять чемодан, который нес муж Маргарет, но он отказался. Когда дошли до спальни, которой он и Маргарет всегда пользовались во время своих визитов, он сбросил свою ношу на пол. Пробурчав что-то об оставшихся в машине вещах, которые надо выгрузить, он вьшел из комнаты.

— О, Рива, — сказала Маргарет, подойдя к кровати и тяжело усаживаясь на край. — Когда я увидела этот снимок, то не могла поверить глазам. Я слышала, что Эрин говорила об этом Джоше, но пока я не увидела его, обнимающего ее, до меня это не доходило… Я была в шоке, да, это был именно шок! Я старалась держаться, но сердце предавало меня целый день! Это наказание Божье, вот что это такое. Его кара за то, что мы совершили много лет назад!

Рива уставилась на сестру. «Кара», — словно эхом отозвалось в ее сознании. Та ночь, много лет назад, ночь, когда она сбежала с Эдисоном, она боялась Божьего гнева. Тогда, много лет назад, это был истинный страх.

То, что она совершила на заднем сиденье его машины, грешно, так, по крайней мере, говорил проповедник в церкви. Это был блуд, половые сношения, запретный плод, обнаруженный Адамом и Евой. Ребекка, прижимавшаяся к Эдисону, едва ли знала, почему он был запретным. Что-либо столь могущественное должно быть отвлечением внимания от благочестия, хотя большинство проповедников, насколько она знала, были против этого в принципе. Точная степень порочности была неясна. Поскольку не было никаких на то запретов, это не должно быть явным грехом. И все же проповедник говорил, что грех будет наказан. Единственное, что оставалось сделать, чтобы исправить положение, выйти замуж за Эдисона. Но если бы она убежала с ним, шок от этого, когда обо всем узнает мать, мог ее убить. Эдисон мог говорить что угодно, но она знала, что ее мать не была бы счастлива. Если бы с матерью что-то случилось, в этом была бы ее вина, и это было бы, несомненно, ужасным наказанием.

Зачем она это сделала? Зачем она позволила Эдисону заниматься с ней любовью? Она вовсе не хотела этого. Ей просто было его жаль, а ее учили помогать тем, кому плохо. Он молод, и красив, и опытен. Приятно иметь кого-то, столь опытного, уделявшего ей внимание. Но что-то в этом сострадании, отсутствии собственного опыта и неожиданно новых для нее переживаниях подвело ее. Казалось невозможным отступать, а затем было уже слишком поздно.

Она ожидала испытать боль, ибо достаточно читала об этом в религиозных журналах. Однако каким-то образом она ждала чего-то еще. Было слабое ощущение удовольствия, легкого облегчения, а затем все кончилось. Эдисону понравилось, или он только сказал так, хотя усилия прилагал он и стонал так, словно был в агонии. Она чувствовала себя замаранной и липкой. А еще испуганной.

Путешествие в Арканзас заняло не более двух часов. Они остановились в каком-то небольшом городке прямо у границы. Эдисон знал имя человека, который совершил бы обряд, хотя Ребекка так и не смогла понять, был ли это проповедник или судья. Они остановились у станции техобслуживания, чтобы спросить, в каком направлении находится дом этого человека. Когда они его разыскали, то их встретила стая гончих, которые бегали вокруг машины, обнюхивали ее и задирали свои лапы возле шин. Эдисон не выходил, а сидел и гудел клаксоном.

Если учесть, что человек был разбужен, он был достаточно добросердечен. Он сурово взглянул на бледное лицо Ребекки, но не стал задавать никаких вопросов после того, как Эдисон заплатил ему вперед пачку бумажных денег. Когда завершилась краткая церемония, человек стоял над ними, пока они подписывали свидетельство о браке. После того его жена предложила прохладный напиток «Кул-Эйд» и кусочки покупного пирога. Эдисон отказался, сославшись на то, что им еще предстоит долгий путь до утра.

На обратном пути Ребекка сидела, глядя на мелькающие в темноте деревья. Все кончилось. Она была замужем. Теперь ничего уже нельзя было сделать. Она чувствовала себя обессиленной и замерзшей, несмотря на теплую ночь. Наконец она уснула.

Когда она очнулась, небо серебрил восход. Земля была плоской и полнилась высокой качающейся травой, насколько хватало глаз по обе стороны дороги. Прошел миг, прежде чем Ребекка поняла, что это за трава; затем она ее узнала. Сахарный тростник.

Она резко встала и произнесла на выдохе:

— Где мы?

— Почти дома.

— Что ты имеешь в виду? Это дорога не к дому!

Эдисон обернулся, и усмешка, с которой он посмотрел на нее, была странной.

— Я тут подумал, пока ты спала. Мне не хотелось, чтобы мой дядя кричал и ругался по поводу нашего брака или чтобы твоя мать проливала над нами слезы. Уже поздно возвращаться в Тьюлейн, семестр начался. К тому же я всегда хотел пожить в Новом Орлеане. Мы отправимся во французский квартал, снимем квартиру, будем веселиться. Что скажешь?

— Я хочу домой.

Он нахмурился:

— Отныне твой дом со мной.

— Но я должна поговорить с мамой. Она будет думать, что со мной случилось что-то ужасное, Маргарет будет знать, что я не возвращалась домой прошлой ночью. Может быть, она уже позвонила в полицию!

Лицо его изменилось, она успела это заметить, но не поняла, что это означало. Спустя минуту он сказал:

— Я об этом не подумал. Можешь им позвонить из следующего городка.

— Мне нечего надеть. И тебе тоже.

— Я могу попросить, чтобы мне прислали что-нибудь из моих вещей. А что касается тебя, все, что у тебя было, не годится так или иначе. Я куплю тебе новое платье или два.

— Не годится? Они были такими же, как и у всех. — Она резко повернулась на своем сиденье и неподвижно уставилась на Дорогу.

— Не у всех, кто имеет значение.

— Лучшего ты не мог сказать! Наверное, ты считаешь, что моя семья тоже не имеет значения.

— Не слишком.

В ней пробудилось чудовищное чувство, когда она повернула голову в сторону человека за рулем. Она поняла, что совсем не знала его. Глаза ее наполнились слезами, но она не позволила им пролиться.

В тишине громко раздавалось гудение мотора. Эдисон мельком взглянул в ее сторону, остановив свой взгляд на ее груди, вздымавшейся от быстрого прерывистого дыхания под дешевым хлопчатобумажным платьем. Он протянул руку, чтобы сжать мягкое полушарие, и в его голубых глазах появился сладострастный блеск.

— Ладно, я чувствую, пока тебе и так не понадобится много одежды.

Он был прав.

Они нашли квартиру на одной из улиц французского квартала. Это было не совсем то, что обещал Эдисон, поскольку плата оказалась мнрго выше, чем он ожидал. На самом деле это половина верхнего этажа того, что некогда было хорошим старым домом, прежде чем его разделили для сдачи внаем. Стекла непрочно сидели в рамах, краска потрескалась, а обои местами отошли от стен; и все же Ребекке скорее это понравилось. По ее меркам комнаты были большие и просторные, а задний дворик, даже при наличии битого кирпича и пыльного высохшего фонтанчика, очарователен.