— Ну, спасибо! — я стоял ошарашенный и только разводил руками.

— Но почему же вы раньше молчали? — опешил судья. Прокурор уже откровенно злился и резкими движениями перекладывал бумажки в своей папке. На Ирину он даже не смотрел.

— Потому что… потому что я — очень плохая. Да, я очень плохой человек. Я хотела, я надеялась выбить из него кое-какую компенсацию. Но он и так уже очень, очень много для меня сделал. Он и деньги давал, и операции оплатил, и вообще. Он хороший человек, правда. Даже прекрасный. И он совсем не был пьян. Ни капли не пил. Это я не должна была.

— Так что же нам делать? — растерялся судья.

— Слушайте, давайте рассмотрим дело по существу! — влез прокурор, вставая рядом с Ириной. — Все эти эмоции. Плохая, хорошая. Какая разница. Вы пролежали в больнице три месяца, у вас только недавно штифты из кости удалили.

— И он оплатил мне все процедуры. И бассейн. И вообще, вы не знаете его, ничего о нем не знаете! — Ира вдруг принялась злиться и кричать на прокурора. — Да вам лишь бы человека в тюрьму упечь. Лишь бы галочку в отчете!

— Позвольте, я вмешаюсь, — вдруг вынырнул из небытия мой адвокат. — Я не думаю, что мы должны рассматривать дело по существу. Примирение сторон, как вы видите, у нас налицо. А оформить его я могу за пять минут. И ходатайство потерпевшей о прекращении дела тоже.

— Вы с ума сошли? Прямо сейчас? Не поздновато ли?

— Нет, не поздно! — всплеснула руками Ирина. И, повернувшись к судье, взмолилась: — Можно? Ваша честь, пожалуйста?! Неужели же вы посадите хорошего человека в тюрьму!

— Я, собственно. — судья замер на секунду в нерешительности, а потом еще раз посмотрел в Иринины глаза и опустился на свое место.

— У меня и принтер с собой, — добавил адвокат деловито и тут же принялся доставать оборудование, бумагу и ноутбук из своего бездонного чемодана. Только теперь я понял, почему он всюду таскается с этим огромным уродливым чудищем. Вот именно ради таких случаев.

— Нет, ну это уже какой-то беспредел, — прокурор вскочил, захлопнул папку с бумагами и принялся кому-то строчить эсэмэску. Я сидел и смотрел на Ирину, а она не сводила глаз с меня. Я с удивлением отметил, что за все эти месяцы я сильно привязался к ней, хотя и не потому, что она была со мной излишне любезна. По правде сказать, иногда она не была даже достаточно вежлива. Насмехалась и глумилась — это да. А иногда мне ужасно хотелось, чтобы мы вообще никогда не встретились. И чтобы она прошла мимо меня, чтобы я не просил у нее телефона и вообще никогда бы не знал ни ее, ни этих зеленых глаз. Это было бы несоизмеримо легче для всех. В том числе для нее самой.

— Прости! — одними губами прошептала Ирина и виновато улыбнулась.

— Ничего, — прошептал я в ответ и улыбнулся тоже. Потом подмигнул ей и подумал, что где-то в глубине души я знал, что все обойдется. Ну не мог я поверить, что Ирина — эта вечная поборница прав животных, которая чувствует вину даже перед помидором, который ест, что она сможет взять и посадить меня в тюрьму, цинично и безжалостно. Это не она, это совсем не похоже на нее, а за все то время, что мы вместе, я уже знал ее достаточно хорошо. По определенным признакам я мог бы предположить, что я знаю ее лучше, чем кто бы то ни было на целом свете.

Я знал, что большую часть времени она бывает весела и смешлива, и когда она смеется, похоже, будто звенят колокольчики. Такой простой, нормальный, но такой дефицитный в Москве девичий смех. Я знаю, что иногда она поет в ванной, причем неплохо поет. В ноты, во всяком случае, попадает. А вот что она там поет, я так и не понял — я не слушаю той музыки, которая ей нравится. Она действительно иногда разговаривает по ночам, и однажды я даже попытался вступить с ней в диалог. Она сидела у себя на кровати, и глаза ее были открыты, при этом она повторяла, что у нее «есть что-то на тумбочке».

— Что именно?

— Ну вот… оно там… и оно может быть плохое. Надо с ним делать.

— Что делать?

— Ты меня не понимаешь?! — злилась она и махала рукой в сторону тумбочки. Только через пару минут до меня дошло, что Ира даже не проснулась. И что ее мозг работает в каком-то спящем режиме. Наутро она даже не вспомнила о нашем разговоре.

Еще я знаю, что у нее есть лучшая подруга — Адриана. Они созваниваются чуть ли не каждый день по скайпу, но о том, что Ира делает и что с ней случилось, Адриана не знает. Ира не стала ей об этом рассказывать. У Адрианы есть сын, а Ира — что-то вроде его крестной матери, хотя трудно понять, как такое возможно, если она сама не крещеная. Ее религиозные убеждения скорее ближе к буддистам, хотя сама она это отрицает.

Называет себя дочерью Космоса, но верит и в русские приметы, верит в сны. Не любит готовить, сама ест мало. Зато умеет убирать квартиру, и с ее приходом у меня стало намного чище, а на холодильнике теперь висит множество самых разных магнитов. Ирина любит вешать их и смотреть, прежде чем начать воспроизводить. У нее получаются прикольные домовые, а еще магниты-домики. У меня над входной дверью она повесила керамический колокольчик, и теперь он звякает, когда я прихожу. А прихожу я порой поздно и не всегда трезвый. Это Ирина не одобряет, но у нее нет никакого права голоса в этом вопросе. Да что я говорю, на этот счет ни у кого нет права голоса, даже у Оксаны. «Я крокодил, крокожу и буду крокодить!» Можете все говорить мне, что я чудовище.

— Так, ну у меня все готово, — адвокат демонстративно стряхнул несуществующую пыль с распечатанных листов и сунул мне один экземпляр, а другой отдал Ирине. Суть наскоро изготовленного ходатайства была в том, что по причине нашего с Ириной примирения судебное дело против меня требуется прекратить полностью и отпустить меня восвояси не понесшим никакого справедливого наказания. Словом, казнить нельзя, помиловать.

— Вы понимаете, что он должен ответить?! — прокурор попробовал в последний раз надавить на свидетеля. — Хотя бы пусть условно!

— Это вы не понимаете. Он за все уже ответил. Неизвестно еще, как бы вы поступили в такой ситуации.

— Я бы попросил! — возмутился тот.

— И не просите, — Ира покачала головой, подписала бумагу и передала ее судье. — Как вы не понимаете, это же была судьба!

— Какая, к черту, судьба!

— Но ведь он был действительно трезвым, — услужливо заметил мой адвокат судье. — И у него прекрасные рекомендации.

— От кого? От телевизионщиков? Да они же первые его предали позору! Вы видели ролик?

— Такое может случиться с любым, это правда, — вдруг сказал судья и кивнул Ирине. — А вы, девушка, впредь не будьте так жестоки. До последней минуты мучить человека. Вы хоть понимаете, что я мог не принять вашей внезапной инициативы?

— Спасибо! Спасибо! — Ирина кивала и улыбалась. Черт, я вдруг почувствовал, как прохладная волна чистого воздуха будто прорвалась в мои истерзанные никотином легкие. Я вздохнул и улыбнулся во весь рот. Бумаги подписали, передали судье и секретарю. После этого, к моей радости, все дискуссии прекратились, в них не было больше смысла. Судья сказал, что не возражает против примирения сторон. Решение было принято и объявлено. Дело было прекращено.