Но он остался в живых, хотя и пострадал немного. В этом он убедился, с удовольствием вдохнув и выдохнув несколько раз, как человек, лишившийся на время радостей, связанных с этим упражнением. После этого он покрутил головой, как сделал бы повешенный, под которым вдруг оборвалась веревка.

Наконец он вытер пот со лба рукавом своего левита, поднялся, пошатываясь, на ноги, огляделся с оторопевшим видом, натужно закашлялся, потряс головой, словно хотел сказать, что ему еще долго придется приходить в себя после нападения, которое он недавно выдержал, надвинул на глаза шляпу и, не глядя по сторонам, пустился бежать во весь дух, благодаря небо за то, что остался жив и может еще употребить остаток дней на радость себе и ближним.

Мы бы недооценили проницательность наших читателей, если бы хоть на мгновение усомнились в том, что они узнали в любителе живописи, проникшем к Петрусу под видом его крестного капитана Берто Верхолаза, в графе Эрколано, в шантажисте, любителе приключений, мошеннике, которого едва не убил Жан Бычье Сердце, нашего старого знакомого, и который, к величайшей радости Петруса, прогуливался в последний день карнавала на площади перед Обсерваторией, украсив себя картонным носом в несколько дюймов, человека по имени Жибасье.

Благодаря доверию, оказанному г-ном Жакалем, он считал себя вправе время от времени предпринимать ради собственной выгоды весьма рискованные шаги.

На следующий день около шести часов утра Сальватор переступил порог низкой двери в доме по улице Бурб, где жили Жан Бычье Сердце и его рыжая подрркка, мадемуазель Фифина.

Еще не дойдя до пятого этажа, в котором находилась квартира плотника, Сальватор услышал брань, которую уже не раз ему доводилось слышать в этом доме, но особое впечатление она произвела на него в тот день, когда он пришел просить Бартелеми Лелонга сопровождать его в замок Вири.

Мадемуазель Фифина изрыгала на плотника отборнейшие ругательства; великан ворчал, похожий на Полифема, увидавшего Галатею подле Акида.

Однако на сей раз, в чем скоро убедятся читатели, речь шла не о любви.

Сальватор громко постучал.

Мадемуазель Фифина, растрепанная, с выпученными глазами, в перекошенном платье, отворила дверь, задыхаясь и раскрасневшись от гнева.

– Неужели вы не можете и дня прожить без ругани? – строго поглядывая на любовницу плотника, спросил Сальватор.

– Это все он виноват! – пожаловалась мадемуазель Фифина.

– Она просто негодяйка! – взревел Жан Бычье Сердце, бросился на мадемуазель Фифину и занес над ее головой кулак.

– Ну-ну, еще слишком рано для такого занятия, Жан Бычье Сердце! Вы ведь пока даже не пьяны! – с трудом сдерживая улыбку и стараясь говорить строго, заметил Сальватор.

– Мне очень жаль, но сейчас я согласиться с вами не могу, господин Сальватор! – пробасил плотник. – У меня уже час как руки чешутся обломать бока этой мерзавке!

Жан Бычье Сердце был страшен в гневе. Воздух с шумом рвался из его груди, будто из кузнечных мехов, губы побелели и тряслись, глаза налились кровью и метали молнии.

Мадемуазель Фифина давно привыкла к его вспышкам, но на сей раз почувствовала, как от страха у нее кровь стынет в жилах.

Она поняла, что, если комиссионер немедленно не вмешается, ей конец. Она бросилась к гостю, обвила его руками и, заглядывая ему в лицо, взмолилась:

– Спасите меня! Небом вас заклинаю, господин Сальватор, спасите!

Сальватор, не скрывая отвращения, разжал ее пальцы, потом встал между Жаном Бычье Сердце и его подругой и схватил его за руки.

– В чем дело? – спросил он.

– А в том, – отвечал великан, невольно успокаиваясь под властным взглядом Сальватора, – что это негодяйка, по которой плачут каторга и эшафот, если я ее и убью, то этим избавлю от Гревской площади.

– Что она сделала? – удивился Сальватор.

– Во-первых, это настоящая шлюха! Не знаю уж, с кем она свела знакомство, но теперь она целыми днями шляется неведомо где.

– Ну, эта история стара как мир, бедный мой Бартелеми.

Пора бы тебе к этому привыкнуть.

– К сожалению, она выкинула кое-что поновее, – скрипнул зубами плотник.

– Что еще? Говори!

– Она меня обобрала! – взвыл Жан Бычье Сердце.

– Обобрала?! – переспросил молодой человек.

– Да, господин Сальватор.

– Что она у тебя украла?

– Все вчерашние деньги.

– То, что ты заработал за день?

– Нет, ночную выручку: полмиллиона франков.

– Полмиллиона?! – вскричал Сальватор и обернулся, ожидая подтверждения мадемуазель Фифины: он полагал, что она все еще стоит у него за спиной.

– Деньги у нее, и я хотел их отобрать, когда вы вошли.

Из-за этого мы и поссорились! – пролепетал Жан Бычье Сердце, пока Сальватор оборачивался.

Тут оба они вскрикнули: мадемуазель Фифина исчезла.

Нельзя было терять ни минуты.

Не прибавив больше ни слова, Сальватор и Бартелеми выбежали на лестницу.

Жан Бычье Сердце не спустился, а скатился вниз.

– Беги направо, – приказал Сальватор, – а я – налево!

Жан Бычье Сердце со всех ног припустил в сторону Обсерватории.

Сальватор в два прыжка очутился в конце улицы Бурб и оказался на распутье: одна дорога уходила вправо к дровяному складу монастыря капуцинов, прямо начиналась улица Сен-Жак, позади остался пригород.

Он вгляделся в даль. В этот ранний час улица была совершенно пуста, лавочки еще не открылись; мадемуазель Фифина либо скрылась за поворотом, либо спряталась в одном из соседних домов.

– Что же делать? Куда идти?

Сальватор растерялся Вдруг молочница, торговавшая на углу улицы Сен-Жак и улицы Бурб напротив винной лавки, крикнула ему:

– Господин Сальватор!

Комиссионер обернулся на зов.

– Что вам угодно? – спросил он.

– Вы меня не узнаете, дорогой господин Сальватор? – удивилась торговка – Нет, – признался он, продолжая озираться по сторонам.

– Я – Маглона с улицы О-Фер, – продолжала молочница. – Торговля цветами принесла одни убытки, и я перешла на молоко.»

– Кажется, я вас узнаю! – проговорил Сальватор. – Но, к сожалению, сейчас мне недосуг. Вы случайно не видели тут высокую блондинку?

– Видела! Она бежала сломя голову.

– Когда?

– Да только что.

– А куда?

– На улицу Сен-Жак.