Там, где так важна масса информации и решающая стратегия, — в историческом нападении на Советский Союз 22 июня 1941 года — разведка и шпионаж сыграли подчиненную роль. На этот раз немцы предприняли кампанию с недостоверными сведениями о противнике, но последствия этой недостоверности проявились не сразу. По-другому обстояли дела в лагере противника, где надежная разведка и шпионаж были и оставались жизненно важным оружием, хотя даже у русских поначалу далеко не все шло гладко.

В те дни в Берлине можно было встретить одного американца, о котором не сразу составишь и определенное мнение. Это был 48-летний Сэм Эдисон Вудс, удивительный, всесторонне развитый человек, образованный, квалифицированный специалист, инженер, бизнесмен, дипломат, предпочитавший держаться в тени космополит, наделенный способностью быстро сходиться со знающими и нужными людьми. Он с 1934 года служил атташе по экономическим вопросам в посольстве Соединенных Штатов и проявил себя как достаточно любознательный собиратель составлявших государственную тайну сведений, чему в немалой степени способствовала его врожденная скромность и приобретенная страсть к анонимности. И действительно, немцы, которые орлиным глазом наблюдали за некоторыми из посольства США, каким-то образом пропустили Сэма Эдисона Вудса, который, по их мнению, «ничего особенного не представлял».

В августе 1940 года Вудс получил с утренней почтой билет в один Берлинский кинотеатр, хотя ничего подобного для себя не заказывал. Тем не менее он пошел в этот кинотеатр и рядом с собой обнаружил одного своего знакомого, знаменитого немца со связями, протянувшимися аж до Верховного главнокомандования, — доктора Ялмара Шахта из Имперского банка. Вудс знал этого человека как убежденного антинациста, который, однако, быстро сориентировался, поняв, как скрыть свои реальные чувства к режиму.

Оба сделали вид, что не знают друг друга, так и просидели рядом весь фильм, по-видимому поглощенные сюжетом. По окончании сеанса оба спокойно разошлись. Но, придя домой, Вудс извлек из кармана листок бумаги, который ему подложили в кинотеатре. Там сообщалось, что «совещание в штаб-квартире Гитлера посвящено приготовлениям к войне с Россией».

Вудс поставил в известность Государственный департамент, где это восприняли со значительной долей скептицизма. Как выразился Кордел Халл, разведка «все еще не отошла от фикции с якобы запланированной высадкой немцев на побережье Великобритании». Вудсу посоветовали продолжать в том же духе, и последовало еще несколько подобных скрытных встреч в берлинских кинотеатрах. Немец уверял американского атташе по экономическим вопросам, что его информация была абсолютно надежной — прибыла к нему от кого-то из «святилища» Верховного главнокомандования вермахта. «На самом деле, — убеждал он Вудса, — воздушные налеты на Англию служили лишь прикрытием для истинных и продуманных планов и приготовлений Гитлера к внезапному, сокрушительному удару по СССР».

Его друг предоставил Вудсу детальные сведения относительно быстро набиравшего ход плана «Натиска на Восток». Среди прочего он сообщил американскому атташе, что «вермахт организовывался в расчете на госструктуры царской России, и для этих территорий уже даже назначены экономические и административные управляющие». Он информировал также, что немцы начали печатать целыми тюками валюту СССР.

18 декабря Гитлер издал историческую «директиву № 21» под кодовым названием «Барбаросса»[34]. Даже этот факт был известен лишь весьма узкому кругу посвященных. План содержал инструкции для тщательно продуманного прикрытия и введения в заблуждение Сталина с помощью маневров, обозначенных особыми кодовыми названиями — «Акула» и «Гарпун». Цель — произвести впечатление, что наращивание сил предназначалось для масштабных операций против Англии из скандинавских баз.

Но утаить что-либо от Сэма Вудса было невозможно. Едва план «Барбаросса» был издан, как немецкий друг Вудса тут же представил документ: стратегический план немцев состоял в том, чтобы нанести удар по трем расходящимся направлениям с главным направлением удара на центральном участке — на Москву. Кроме того, подчеркнул информант Вудса, Гитлер распорядился, чтобы подготовка к осуществлению плана «Барбаросса» была завершена не позже весны 1941 года.

Описываемые события относятся к январю 1941 года. К этому времени у секретаря Халла не было оснований сомневаться относительно точности разведданных. Вудс телеграфировал, что его информация может быть подтверждена видным немецким изгнанником, проживавшим в Соединенных Штатах. Заместителя госсекретаря Брекинриджа Лонга послали взять интервью у упомянутого изгнанника, и тот подтвердил информацию. В январе Халл представил все отчеты президенту Рузвельту.

Государственный департамент тогда провел серию конфиденциальных конференций с Россией, чтобы снять напряжение между Сталиным и Гитлером. В заключение одной из таких встреч заместитель госсекретаря Самнер Уэллс предъявил послу Константину Уманскому информацию о намерениях Гитлера, которой располагали американцы. Это было самым первым полученным СССР предупреждением, но Сталин наотрез отказывался верить ему. Он рассматривал его как неуклюжую попытку британцев, явно с подачи Америки, стравить его с Гитлером. Есть основание полагать, что на самом деле его возмутило решение Уманского принять от американцев эти сведения и он порицал посла за недопустимую, по его мнению, наивность.

Черчиллю, разумеется, был предоставлен полный доступ к отчетам Вудса, но до марта 1941 года премьер-министр тоже отказывался принять эту важную информацию всерьез. Вероятно, он отклонил ее по какой-то психологической причине, потому все уж очень складно звучало, чтобы быть правдой; и он, конечно, отклонил эти сведения, по-видимому, на основании каких-то тоже достаточно серьезных оснований, исходивших от разведки, потому что Объединенный разведывательный комитет Великобритании рекомендовал ему без авторитетной оценки не впадать в иллюзии по поводу «спасительной» русско-германской войны.

К тому времени британская секретная служба уже вполне уверенно функционировала на Европейском континенте. Ее новички-агенты сообщали в деталях о передвижении немецких войск, но рассеянные сведения тактического характера приносили мало пользы. Война Гитлера была до чрезвычайности текучей. Его конфликтовавшие друг с другом идеи требовали постоянных передислокаций. Выводы, которые позволяли сделать эти, никак не связанные друг с другом, отчеты, касались, как правило, лишь небольших регионов и не связывались в единое целое, в лучшем случае были весьма туманными.

Кроме того, немецкая система дезинформации работала превосходно. Вермахт вдоль Ла-Манша был силен, провел целый комплекс учений по высадке и бомбардировал всех пространными утечками о «Морском льве» как об остающейся в силе запланированной операции. В Москве генерал Кёстринг, германский военный атташе, получил инструкции удивить советский Генеральный штаб собственной и весьма правдоподобной версией. Кёстринг заявил русским, что «поскольку операции на Западе завершены, немцы намеревались заменить личный состав пожилого возраста на Востоке молодежью, чтобы те, кто постарше и уже и имели опыт работы, и гражданские специальности смогли в Германии вернуться на производство». Другая причина, утверждал атташе, состояла в том, что обучение и снабжение были лучше именно на Востоке, к тому же здесь немцы были избавлены от опасности воздушных налетов. Советский Генеральный штаб не был склонен полностью верить его россказням, но Сталин не позволял слишком уж недоверчивым генштабистам высказываться по поводу возможных злонамеренных планов Гитлера.