Тебя ждут новые события.

Он свернулся калачиком. Его разморило, веки стали свинцовыми, и он уже готов был заснуть, когда голос брата вернул его в реальность.

— Пьетро, я тебе должен кое-что сказать…

— Я думал, ты спишь.

— Нет, я думаю.

— А…

— У меня хорошие новости про Аляску…

36

Здесь неплохо бы остановиться и поговорить о Доменико Морони, которого все звали Миммо.

Миммо во время нашей истории было двадцать лет, на восемь лет больше, чем Пьетро, и он работал пастухом. Пас маленькое стадо, принадлежавшее семье. Всего тридцать две овцы. В свободное время, чтобы подкопить денег, он подрабатывал в магазине торговца обивкой и отделочными материалами, впрочем, предпочитал овечек диванам и называл себя единственным пастухом-металлистом в Искьяно Скало. И это в самом деле было так.

Он бродил по пастбищам в косухе, узких, как рейтузы, джинсах, с поясом, утыканным заклепками, в огромных армейских ботинках и с длинной цепью, болтавшейся между ног. В наушниках и с посохом.

Внешне Миммо во многом был похож на отца. Он был сухопарый, как отец, хотя и повыше ростом, у него были те же светлые глаза, но не такой неподвижный и угрюмый взгляд, и те же черные как вороново крыло волосы, только он отрастил их ниже лопаток. От матери ему достались рот, крупный, с пухлыми губами, и маленький подбородок. Прямо скажем, не красавец, а когда выряжался металлистом, было еще хуже, но что поделаешь — это была одна из его навязчивых идей.

Да, у Миммо имелись навязчивые идеи.

Они откладывались у него в нейронах, как известковый налет в трубах, делая его мономаньяком и страшным занудой. Поэтому друзей у него было немного. Через некоторое время он доставал даже самых терпеливых.

Первой его навязчивой идеей был хэви-метал. Тяжелый металл. «Но только классический».

Он был для него религией, философией жизни, всем. Его богом был Оззи Осборн, одержимый с густыми волосами и мозгом подростка-психопата. Миммо его обожал, потому что на концертах фанаты ему бросали падаль, и он ее ел, а однажды он проглотил дохлую летучую мышь, и у него случилось бешенство, и ему надо было делать уколы в живот. «А знаешь, что сказал старина Оззи? Что эти уколы были хуже, чем двадцать шариков для гольфа в заднице…» — любил повторять Миммо.

Что Он находил во всем этом выдающегося, бог весть. Но, бесспорно, старину Оззи он очень уважал. Уважал также «Iron Maiden» и «Black Sabbath» и покупал все футболки с их изображениями, какие встречал. А вот их альбомов было у него немного. Семь-восемь, не больше, и слушал он их редко.

На самом деле такую музыку Миммо терпеть не мог.

Слишком много шума (то ли дело Амедео Минги). В исполнителях тяжелого металла его восхищали прежде всего внешний вид, образ жизни и то, что «они просто чокнутые, им на все плевать, они даже играть не умеют, а все равно у них куча женщин, мотоциклов, деньги гребут лопатой и все ломают. Черт, они крутые…»

Второй его навязчивой идей были спортивные мотоциклы.

Он знал наизусть мотоежегодник. Марки, модели, объем двигателей, цены. Благодаря неимоверным усилиям и экономии, сделавшись почти аскетом на два года, он купил подержанный «КТМ 300». Старую развалюху с двухтактным двигателем, которая без меры жрала бензин и ломалась по два раза на дню. На те деньги, которые Миммо потратил на запчасти, он мог бы купить себе три новых мотоцикла. Пару раз он даже принял участие в гонках. Это была катастрофа. В первый раз он сломал вилку мотоцикла, во второй — ногу.

Третьей его навязчивой идеей была Патриция Лория. Патти. Его девушка. «Однозначно самая красивая в Искьяно Скало». В некотором смысле он был прав, фигура у Патти была выдающаяся. Высокая, гибкая, она обладала «выразительной, просто зовущей попой». Воистину так.

Единственная проблема заключалась в ее жутком лице. Лоб был сплошь усеян прыщами. Кожа, изрытая кавернами, походила на лунную поверхность, как она выглядит на фотографиях. Патриция наносила на лицо лечебный гель от прыщей, пользовалась разными гомеопатическими средствами, мазями из лечебных трав, но ничего не помогало, ее акне, казалось, этими снадобьями и питаются. После лечения она становилась еще более прыщавой, чем была до него. Глазки у нее были маленькие и страшно близко посаженные, а нос весь испещрен черными точками.

Но Миммо, казалось, этого не замечал. Он от нее млел. Для него она была самой прекрасной, и важно было только это. Он божился, что однажды она вылечится от прыщей и «заткнет за пояс» даже Ким Бейсингер.

Патриции исполнилось двадцать два года, она работала продавщицей, но мечтала стать воспитательницей детского сада. Характер у нее был сильный и решительный. И она вертела бедным Миммо как хотела.

А теперь мы переходим к последней навязчивой идее, самой худшей. К Аляске.

Некий Фабио Турок, хвастун, уверявший, будто объехал весь мир в одиночку на парусной лодке, а в действительности вышедший из Порто Эрколе и добравшийся только до Стромболи, где закупился индийской одеждой и футболками с Джимом Моррисоном, однажды вечером в пивной у маяка в Орбано подошел к Миммо, раскрутил его на выпивку и сигареты и рассказал ему об Аляске.

— Понимаешь, Аляска — это перемены. Ты туда едешь, в этот адский холод, и меняешься. Садишься в Анкоридже на траулер компании «Финдус» и плывешь к Северному полюсу ловить рыбу. И там ты торчишь семь-восемь месяцев, если не все двадцать, не сходя с судна. Ловится в основном треска. На корабле японские инструкторы, специалисты по разделке живой рыбы. Они тебя учат делать рыбные палочки, потому что все палочки «Финдус» делаются вручную. Потом ты их укладываешь в ящики и ставишь в холодильные камеры…

— А когда их обваливают в сухарях? — перебил его Миммо.

— Потом, на материке, какая разница? — Хвастун притих, но продолжил свои излияния тоном гуру. — На корабле народ со всего мира. Эскимосы, финны, русские, даже корейцы. Заработать там можно кучу денег. Озолотиться просто. Пара лет там — и сможешь купить бунгало на острове Пасхи.

Миммо наивно поинтересовался, почему там столько платят.

— Почему? Потому что эта работа тебя ломает. Нужно иметь железный характер, чтобы работать при минус тридцати. При такой температуре глаза замерзают. Во всем мире, кроме эскимосов и японцев, всего три-четыре тысячи человек могу работать в таких собачьих условиях. Владельцы рыболовных судов это знают. Они тебе дают подписать контракт, в котором значится, что если ты не отработаешь все шесть месяцев, тебе ни гроша не заплатят. Знаешь, сколько людей туда нанимались, а через три дня улетали назад на вертолетах? Куча. Там с ума сойти можно. Нужно быть крепким, иметь носорожью шкуру… Конечно, если ты продержишься, это здорово. Там такие краски, каких нигде больше в мире не увидишь…

Миммо отнесся к этому слишком серьезно. Ничего смешного в этом не было.

А ведь Турок прав, могла случиться настоящая перемена в его жизни. И Миммо не сомневался, что у него-то уж точно носорожья шкура, он убедился в этом не однажды, бродя в утренние заморозки с овцами.