«Я Бен Тирни».

«Лилли Мартин».

«Рад знакомству, Лилли Мартин».

— Ты потрясающе выглядела в тот день, — сказал он теперь.

Лилли понимала, что этот разговор надо прекратить на этом самом месте. Он нарушал фундаментальные правила, которые она установила, чтобы удержать и себя, и Тирни в рамках практических дел, чтобы устранить из ситуации все личное. Но она была женщиной: женщине всегда приятно слышать такие слова.

Лилли удивленно подняла брови.

— Это в походном-то костюме?

— Никому так не идет черный эластик.

— Это неправда, но все равно спасибо.

— Ты представилась под своей девичьей фамилией. Я только во время своей поездки в Клири узнал, что Лилли Мартин, с которой я познакомился на реке, это миссис Бертон, жена Датча Бертона, нового шефа полиции, правда, не живущая с мужем.

— Я работаю именно под своей девичьей фамилией. А когда я подала на развод, то снова вернулась к ней. Кто сказал тебе, что я — жена Датча?

— Гас Элмер. Ты его знаешь?

Лилли отрицательно покачала головой.

— Он управляет турбазой, где я останавливаюсь, когда бываю в этих местах. Любопытный старикан. Обожает поговорить со своими гостями. Я сумел спросить его — но только так, чтобы это не слишком бросалось в глаза, — не знает ли он некой Лилли Мартин, владеющей коттеджем неподалеку, в горах.

— И он выдал тебе все по полной.

Тирни усмехнулся.

— Если Гас и испытывал какие-то угрызения по поводу сплетен, бутылка бурбона очистила его совесть. К тому моменту, как она опустела, я узнал все основные факты твоей биографии, включая смерть Эми. Мне многое стало ясно.

— Что ты имеешь в виду? Что тебе стало ясно? Некоторое время Тирни обдумывал свой ответ.

— В тот день на реке я заметил, что стоило тебе рассмеяться, ты всякий раз словно спохватывалась и быстро умолкала. Твоя улыбка бесследно исчезала, блеск в глазах угасал. Тогда меня это поразило. Я спрашивал себя, что это за механизм вдруг включается? Что заставляет тебя избегать веселья? Ты как будто всякий раз напоминала себе, что не имеешь права радоваться и получать удовольствие.

— Это чистая правда, Тирни.

— Когда тебе хорошо, ты чувствуешь себя виноватой, потому что Эми мертва, а ты жива.

— То же самое говорит мой психотерапевт.

Лилли вдруг испугалась, поняв, что для него она — открытая книга. Казалось, в ее сердце для него не осталось тайных уголков. Даже в день первой встречи он читал у нее в душе. Она испытала облегчение, когда он дал ей возможность открыто поговорить о смерти Эми, но его прозорливость скорее огорчила ее, чем обрадовала.

Тирни опустился на ковер у камина рядом с ней.

— Сегодня, когда ты сама рассказала мне о смерти Эми, я увидел в тебе ту самую печаль, которую заметил в тот день на реке.

— Прости меня.

— За что?

— Печаль вызывает у людей ощущение неловкости.

— Может, у других, но только не у меня.

— И как ты объясняешь это? — поинтересовалась Лилли.

— Я восхищаюсь тем, как ты справляешься со своим горем.

— Мне это не всегда удается.

— Главное, ты не дала горю сломить себя. — Тирни не добавил: «В отличие от твоего мужа», хотя имел в виду именно это.

— Как бы то ни было, убитые горем люди — не самая приятная компания.

— Я же еще здесь.

— А куда ж ты денешься? Мы тут застряли, не забыл?

— Я не жалуюсь. По правде говоря, я должен сделать признание. Я рад, что мы оказались здесь наедине, отрезанные от всего мира. — Его голос понизился до полушепота. — Этот разговор начался с вопроса.

— Нет, я не буду спать с тобой.

— Выслушай меня, Лилли. Мы можем сберечь тепло, даже увеличить его, если разденемся и ляжем вместе под грудой одеял. Тепло наших тел поможет нам обоим согреться.

— Гм… понятно. Ты это предлагаешь исключительно в целях выживания.

— Не исключительно. Процентов на семьдесят пять.

— А меня смущают как раз остальные двадцать пять процентов.

Тирни протянул руку и взял в кулак прядь ее волос, но отпустил не сразу, не так, как тогда, в машине, а пропустил шелковистую прядь между пальцев.

— Я хотел тебя с того самого дня. Стоит ли тратить время на недомолвки, когда я абсолютно уверен, что ты тоже об этом знала с того самого дня? Я хочу спать с тобой. Но — и это важно — ничего не случится, пока я не буду уверен, что ты тоже этого хочешь. Мы будем прижиматься друг к другу только ради тепла. — Тирни разжал пальцы и пряди волос скользнули между ними, как тоненькие ручейки. Он снова поднял на нее глаза. — Я клянусь.

Глядя ему в глаза, услышав искренность в его тихом голосе, Лилли поверила, что он сдержит слово. Ну… почти поверила. Его признание в том, что он ее хочет, вопреки ее ловам, вопреки ее рассудку, волновало ее.

Бену Тирни можно было доверять, но она не доверяла интуиции. Лилли попыталась вообразить себя и Тирни в одной постели, раздетыми, ну почти раздетыми, приживающимися друг к другу, чтобы согреться, но без всяких сексуальных поползновений. Кому он голову морочит? Себе? Ну да, может быть. Но только не ей.

Конечно, небо не рухнет, если они уступят взаимному влечению. Ее собственное тело всеми своими чувственными импульсами приветствовало эту идею, давало ей зеленый свет. Но она знает его… сколько? Считая тот день на реке, она в общей сложности провела в обществе Тирни часов пятнадцать. Даже в продвинутом двадцать первом веке полнейшей сексуальной свободы такой темп представлялся ей слишком стремительным.

Что, в сущности, она о нем знает? Что он хорошо умеет слушать и прекрасно пишет статьи в жанре «путевые заметки». Готова ли она на физическую близость с мужчиной, о котором практически ничего не знает? Женщины помоложе назвали бы ее старомодной трусливой недотрогой. Сама Лилли предпочитала считать себя разумной и осмотрительной.

— Нет, Тирни. Мой ответ: «Нет».

— Ладно. — Опять он взглянул на нее с этой кривоватой полуулыбкой: — Честно говоря, если бы мы поменялись ролями, я бы тоже себе не доверял. — Он встал. — Переходим к плану Б. Надо закрыть все вентиляционные ходы в спальне и в ванной, вообще закрыть оба помещения и находиться только в этой комнате. Здесь есть резерв тепла. Могу принести матрац с кровати и положу его для тебя ближе к камину. Я буду спать на одном из диванов, на безопасном расстоянии — метра в полтора от тебя. Но если тебя смущает даже такая близость, скажи, я пойму.

Лилли поднялась на ноги и отряхнулась: