Наличие двух лагерей не противоречит тому, что мы выше писали о надпартийной масонской организации. В условиях, когда на арену политики вышли широкие народные массы, для соцпартий, позиционировавших себя защитниками народных интересов, было бы самоубийством совсем игнорировать чаяния трудящихся классов. Фактор совместной борьбы против самодержавия, сплачивавший либералов и радикалов, исчез, и противоречия между ними стали играть первостепенную роль. Впоследствии эти два лагеря снова сблизятся между собой, но уже на почве борьбы против большевиков. Большевики же первое время после Февраля составляли незначительную левую группу «революционной демократии».

1 марта 1917 г. Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов выпустил «приказ № 1», который, как многие до сих пор считают, положил начало разложению армии. Приказ этот предписывал частям столичного гарнизона избирать солдатские комитеты для контроля над своими командирами; выдавать оружие только по распоряжению этих комитетов; устанавливал подчинение частей гарнизона Совету; отменял отдание чести вне строя и титулование офицеров «их благородиями» и т.п. Представляется более верной точка зрения тех историков, которые считают, что данный приказ вовсе не дал старт расшатыванию воинской субординации, а «лишь узаконил случившееся»[112]. 5 марта петросовет выпустил «приказ № 2», который «разъяснял» положения «приказа № 1» в том духе, что из него отнюдь не следует принцип выборности командиров. Дело в том, что многие части петроградского гарнизона под шумок революционных дней поспешили де-факто сместить неугодное начальство. Отсюда явствует, что стремление к коренному изменению армейских и флотских порядков присутствовало в солдатской и матросской среде помимо всякой агитации.

Будущий прославленный Маршал Советского Союза Г.К. Жуков, бывший в то время унтер-офицером в запасном полку, дислоцировавшемся в Харьковской губернии, вспоминал, как происходила у них Февральская революция. По его рассказу выходит, что уже 27 февраля, когда ещё был неясен исход восстания в самом Петрограде, в их полку уже устанавливались новые порядки. Данное свидетельство, конечно же, не заслуживает доверия в плане даты и некоторых эпизодов, но главное в нём вполне правдоподобно. Некие революционеры вышли к строю, зачитали приказ и предложили солдатам избрать комитет. Так происходило повсеместно в России в те дни. Верно то, что в подавляющем большинстве воинских частей новые порядки, отвергающие старую дисциплину, вводились приказом сверху. Но также верно и то, что масса рядовых оказалась в психологическом отношении вполне готова эти новые порядки встретить на «ура!».

Введение новых уставных порядков в вооружённых силах стало одним из главных полей, на которых развернулась политическая борьба двух лагерей первого этапа русской революции — либерального и «умеренно»-социалистического. Второму лагерю было важно утвердить своё влияние в солдатской и матросской среде, и сделать это он мог только уничтожением старой дисциплины и традиционной власти командиров. Необходимо было противопоставить последним массу рядовых, чтобы командиры охотнее приняли правительственных комиссаров, назначенных для политического контроля над армией и командным составом. Пока власть над воинскими частями находилась в руках «старорежимного» офицерства, «умеренные» социалисты оставались без таких важных инструментов политической борьбы, как армия и флот. Институт комиссаров Временного правительства вкупе с выборными армейскими и флотскими комитетами должен был предоставить вооружённые силы в распоряжение «революционной демократии». Таков был внутриполитический замысел, перед которым отступали на второй план все соображения об обороноспособности Отечества. И снова подчеркнём, что всё это происходило ещё до того, как на арену борьбы за власть смогли решительно выступить большевики.

Результатом успешной борьбы «революционной демократии» за влияние на армию стало издание «Декларации прав солдата», повсеместное введение (по образцу петроградского гарнизона) выборных армейских и флотских комитетов и учреждение института правительственных комиссаров в войсках. Неприятие этих новшеств военным и морским министром первого состава Временного правительства — А.И. Гучковым — стало одной из причин его отставки, последовавшей 2 мая 1917 г. Эсер А.Ф. Керенский, ставший во втором — «коалиционном» (см. ниже) — составе Временного правительства военным и морским министром, приказом от 9 мая ввёл в действие упомянутую Декларацию. «Но содержание её, — признается П.Н. Милюков, — было введено в жизнь ещё ранее, фактически»[113].

«Декларация прав солдата» провозглашала равенство всех военнослужащих армии и флота, независимо от звания, в гражданских и политических правах между собой и с остальными гражданами. Офицерам, солдатам и матросам разрешалось состоять в политических партиях и общественных организациях, вести пропаганду и агитацию. Декларация запрещала телесные и вообще вредные для здоровья и унизительные наказания, подчёркивала, что «взаимоотношения военнослужащих должны основываться при строгом соблюдении воинской дисциплины, на чувстве достоинства граждан свободной России, и на взаимном доверии, уважении и вежливости». В ней, кроме пункта, отменявшего обязательное отдание чести и вводившего «взаимное добровольное приветствие», трудно найти что-либо другое, серьёзно разрушавшее дисциплину в войсках, если только не учитывать условий момента, в который Декларация появилась на свет.

Керенский учредил также посты правительственных комиссаров при каждой полевой армии, при каждом фронте, при штабе Ставки ВГК, а также на Балтийском и Черноморском военных флотах. Так в ходе войны начался либеральный эксперимент над российскими вооружёнными силами.

Милюков впоследствии утверждал, что «первый месяц или полтора после революции армия оставалась здоровой»[114]. Здесь очевидно желание приписать всё разложение армии исключительно пропаганде большевиков и не признавать наличия стихийных солдатских настроений, а также бессилия буржуазного крыла Временного правительства перед своими ближайшими врагами-союзниками из лагеря «умеренных» социалистов. Многое говорит о том, что Милюков задним числом выдавал желаемое за действительное.

Левый депутат 4-й Государственной Думы трудовик Н.О. Янушкевич, побывавший на фронте в первые недели революции, свидетельствовал на заседании Временного Комитета Думы 13 марта 1917 года: «Настроение не пессимистическое, дисциплина держится, но солдаты чего-то ждут». Это «что-то», по мнению депутата, заключалось лишь в желании новых порядков в армии.

Однако люди, по своему служебному положению глубже осведомлённые в армейских делах, констатировали на совещании в Ставке 18 марта 1917 г.: «Армия переживает болезнь. Наладить отношения между офицерами и солдатами удастся, вероятно, лишь через 2–3 месяца. Пока же замечается упадок духа среди офицерского состава, брожение в войсках, значительное дезертирство. Боеспособность армии понижена, и рассчитывать на то, что армия в данное время пойдёт вперёд, очень трудно».