Теперь перейдем ко второму определению, которое дал Р.В. Иванов-Разумник (1878–1946): «Интеллигенция есть этически — антимещанская, социологически — внесословная, внеклассовая, преемственная группа, характеризуемая творчеством новых форм и идеалов и активным проведением их в жизнь в направлении к физическому и умственному, общественному и личному освобождению личности». Надо сказать, что подобное понимание интеллигенции и стало широко употребительным в России, а уже оттуда перешло в другие страны.

* * *

Итак, что же плохого в интеллигенции? Судя по вышеприведенным определениям, интеллигенцию не то что любить — ее боготворить надо. Но на деле все выходило далеко не столь красиво и гладко. Достаточно вспомнить, что именно русская интеллигенция стала основательницей современного терроризма, дважды умудрилась стать деятельной участницей разрушения своей страны и в конце концов стала на службу к ею же осмеянным «новым русским» и олигархам. Она постоянно служит тем «траффиком», через который в широкие массы проникают различные извращения и крайности — от пропаганды гомосексуализма и матерщины до тоталитарных сект.

Однако пойдем по порядку. Если отвлечься от действительности и остановиться на собственно семантическом значении вышеприведенных самоопределений, то ничего плохого в интеллигенции нет. И у многих ее родоначальников побуждения были чистыми. Поэтому отвлеченный образ интеллигента выглядит позитивным.

Немудрено, что он был подхвачен многими писателями. Например, А.П. Чехов немало потрудился для того, чтобы в общественном мнении сложилось положительное восприятие интеллигенции.

Но в этих замечательных определениях уже есть что-то настораживающее. Во-первых, это стремление автоматически как бы стать над остальными людьми. Во-вторых, принятие идей западного либерализма как непререкаемой истины.

Уже во время зарождения термина «интеллигенция» либерализм (от лат. liberalis — свободный) успел показать свою антидуховную сущность в западном мире. Родившись также из благородных целей освобождения людей от деспотизма и крепостничества, либерализм уже в XIX в. стал идеологией расчетно-денежных отношений между людьми, то есть, по сути, свелся к обоснованию свободы богатых людей/стран становиться еще богаче за счет бедных. Либерализм разрушал патриархальные консервативные отношения и привносил в жизнь общества принцип «Человек человеку — волк». Позже, для тех, кто не может приспособиться к такому конкурентному обществу, либералы придумали лозунг: «Свободу — сильным, защиту — слабым», не понимая, как издевательски это звучит по отношению к небогатым людям. Вместо принципа братской взаимопомощи была придумана так называемая «благотворительность», которая на практике (за редким исключением) выражается в том, что богач со своего стола бросает беднякам объедки, чтобы неимущие, доведенные до крайности, не взбунтовались.

Большинство интеллигентов (как и 99 % из неинтеллигентов), будучи далеко не гениями, смогли усвоить лишь часть самоопределения, и именно ту, где утверждалось, что они — духовная элита и совесть нации. Вторую же часть — о «внутренней свободе» — они так и не реализовали, став в итоге духовными заложниками своей же замкнутой тусовки. То есть так же, как и большинство людей, они незаметно для себя усваивали стереотипы мышления и поведения своего круга, но в отличие от большинства считали, что они «НАД». Как правильно подметил Бердяев, интеллигенты оказались склонны к кастовости и вскоре образовали замкнутый орден. Эти характерные негативные черты интеллигенции проступают уже в их самоопределениях. На практике все оказалось гораздо печальнее.

* * *

Начнем с самых невинных отрицательных черт, присущих большинству интеллигентов. Это прежде всего склонность к созерцательности и болтовне, отсутствие деятельного начала. Дело в том, что в дореволюционной России получение образования автоматически переводило человека в разряд высшего общества и давало материальное благополучие. Поэтому большинство интеллигентов были людьми обеспеченными, а те, кто не смог таковым стать, всегда был вхож в дома богатых, где ему был обеспечен кров, стол, материальная помощь. «Бедные» интеллигенты были бедны, скажем, тем, что имели меньше… прислуги, чем богатые.

Итак, будучи лично обеспеченными, многие интеллигенты коротали вечера в постоянных и бесплодных думах о том, как помочь «народу». Хорошо такую позицию интеллигента по отношению к народу выразил поэт Д. Минаев:

Тяжел твой крест — всей жизни ноша,

Не предложу тебе я гроша,

Но плакать, плакать буду рад…

Такая позиция части интеллигенции вызывала презрение даже у революционеров-практиков, многие из которых сами вышли из интеллигентской среды, а некоторые (о них будет сказано ниже) продолжали быть интеллигентами.

Все это хорошо отображено в романе И.С. Тургенева «Отцы и дети»:

«— …Я считаю долгом объявить вам, что я этого мнения не разделяю. Смею сказать, меня все знают за человека либерального и любящего прогресс; но именно потому я уважаю аристократов — настоящих,

— Позвольте, Павел Петрович, — промолвил Базаров, — вы вот уважаете себя и сидите сложа руки; какая ж от этого польза для bien public? Вы бы не уважали себя и то же бы делали.

— Однако позвольте, — заговорил Николай Петрович. — Вы все отрицаете, или, выражаясь точнее, вы все разрушаете… Да ведь надобно же и строить.

— Это уже не наше дело…. Сперва нужно место расчистить.

— Ну да, да, вы обличители, — так, кажется, это называется. Со многими из ваших обличений и я соглашаюсь, но…

— А потом мы догадались, что болтать, все только болтать о наших язвах не стоит труда, что это ведет только к пошлости и доктринерству; мы увидали, что и умники наши, так называемые передовые люди и обличители, никуда не годятся, что мы занимаемся вздором, толкуем о каком-то искусстве, бессознательном творчестве, о парламентаризме, об адвокатуре и черт знает о чем, когда дело идет о насущном хлебе, когда грубейшее суеверие нас душит, когда все наши акционерные общества лопаются единственно от того, что сказывается недостаток в честных людях, когда самая свобода, о которой хлопочет правительство, едва ли пойдет нам впрок, потому что мужик наш рад самого себя обокрасть, чтобы только напиться дурману в кабаке».

Превосходный портрет либерального болтуна в лице Степана Трофимовича Верховенского дал и Ф.М. Достоевский в романе «Бесы»:

«…Степан Трофимович постоянно играл между нами некоторую особую и, так сказать, гражданскую роль и любил эту роль до страсти, — так даже, что, мне кажется, без нее и прожить не мог…Тут все могло быть делом привычки, или, лучше сказать, беспрерывной и благородной склонности с детских лет к приятной мечте о красивой гражданской своей постановке. Он, например, чрезвычайно любил свое положение «гонимого» и, так сказать, «ссыльного». В этих обоих словечках есть своего рода классический блеск, соблазнивший его раз навсегда, и, возвышая его потом постепенно в собственном мнении, в продолжение столь многих лет, довел его наконец до некоторого весьма высокого и приятного для самолюбия пьедестала.