Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Про князя Владимира гость, безусловно, понимал.
– Ни одно значительное событие, ни один праздник, ни одна дружеская встреча, – продолжал развивать свою мысль трудовик, – не может обойтись без глотка этого волшебного эликсира, без, не побоюсь этого слова, важнейшего продукта развития цивилизации и технического гения человечества! Который служит укреплению взаимопонимания между людьми различных социальных слоев, рас и национальностей!
Откланявшись, трудовик сел под бурные аплодисменты аудитории. Ну, я и загнул, подумал он, вытирая с чела благородный трудовой пот. Ну ладно, аплодисментов не было; зато гость, ошеломленный его красноречием, поднес-таки стакан к губам и сделал осторожный глоток.
– После первой не закусывают! – остановил профессора трудовик, когда тот, переведя дыхание, потянулся за огурцом. – К тому же я не успел сказать тост!
И меньше чем через минуту трудовик провозгласил:
– Ну, за взаимопонимание!
Чокнулись. Выпили. Налили еще.
– Ну, за дружбу между нашими народами! – продолжил трудовик. Гость снова не посмел отказаться.
Жизнь понемногу обретала привычные очертания. Развалившись в кресле и вкусно захрустев огурцом, трудовик благодушно осведомился:
– Так о чем вы хотели со мной поговорить?
Карл вытащил из кармана сложенный блокнотный лист и протянул его трудовику.
– Я хотел бы, чтобы вы, Степан, разъяснили мне значение этих слов и выражений, – сказал он.
Трудовик подозрительно покосился на лист.
– Почему именно я? Спросил бы лучше кого-нибудь из учителей русского языка.
– Я подозреваю, что все это относится к ненормативной лексике, поэтому и не рискнул обратиться к женщинам.
Трудовик неопределенно хмыкнул («ну, наши женщины, они…»), развернул листок и поднес его к глазам. Некоторое время он молча шевелил губами, разбирая почерк гостя, а потом выронил листок, густо покраснел и закашлялся.
Карл участливо похлопал его по спине.
– Ты где… таких слов… нахватался?
– По телевизору, – объяснил Карл, – включил как-то один из ваших центральных каналов, «Ваше телевидение», кажется, так там шел фильм из жизни политиков и бизнесменов.
– А, если по телевизору, тогда ладно, – успокоился трудовик, – там и не такое можно услышать. Хорошо, – сказал он после небольшой паузы, – я попробую. Сделаю, что смогу. Но это будет непросто – мне объяснить, а тебе понять меня… Непросто, говорю, это будет. Необходимо избавиться от некоторых комплексов, снять напряжение, растормозить нервные центры… Без этого – никак! – добавил он твердо.
Гость обреченно протянул ему свой стакан.
Прошло полчаса.
– Это, понимаешь ли, такое состояние души… Когда кажется, что – все, что выхода – нет! Полный, в общем, …[2]Ты чувствуешь, какая емкость, сила и выразительность заключена в этих простых народных словах? А у вас как в таких случаях выражаются?
Карл подумал немного и выразился.
– Звучно! – одобрил трудовик. – А переведи!
Карл перевел.
– Всего-то? – разочаровался трудовик. – Вы, немцы, и ругаться-то толком не умеете.
– А я не совсем немец, – неожиданно заявил Карл, – у меня бабушка русская…
– Что?! – оперным голосом взревел трудовик. – У тебя?! Бабушка русская? И ты молчал?.. Да за это же просто необходимо выпить!
Гость начал было отказываться – с него, мол, довольно, и пить он больше не будет, и даже сделал попытку встать, но трудовик вцепился в него, как терьер в ньюфаундленда.
– Последнюю! – умолял он, пытаясь обнять широкие плечи гостя. – Самую наипоследнейшую! За женщин! И все! И все! За милых дам! Пьем стоя!
Прошло еще полчаса.
– Наши женщины, они… Во-первых, красивые! Ведь красивые? То-то же! И, заметь, никакого силикона, все свое! Во-вторых, умные! В третьих, красивые… и умные. Необыкновенные, в общем, женщины. У вас, за рубежом, таких нет! Возьмем, к примеру, нашу директрису… Да чего там «не надо», давай возьмем! Красавица! Умница! Добрейшей души женщина! И при всем при том – верная жена! Что? Да это все знают! Муж у нее, который директор музея, между нами, тот еще ходок. А она – ни-ни, не позволяет себе… Да говорю тебе, в школе все про всех знают! Что? Налить еще? Вот это дело, это по-нашему! Вот теперь я верю, что в тебе течет русская кровь!..
И еще полчаса спустя.
– Что ты мне все – Кант, Кант! Да не согласен я с вашим Кантом, кан-тегорически! Это же надо такое придумать – транс… трансце… подожди, я сам! – транс-цен-дент-ность сознания, во!
Карл грустно покачал головой.
– Боюсь, что ты ошибаешься, Степан, – тихо сказал он, – реальность и в самом деле трансцендентна нашему сознанию. Иначе как объяснить, что вокруг происходит столько непонятных нам вещей?
– Ты это о чем? – подозрительно воззрился на него трудовик. – А, горючее кончилось… Действительно, странно… Но ничего, мы это сейчас поправим!
Он упал под верстак и завозился там, гремя бутылками.
Карл нагнулся и рывком вытащил его наверх.
– Я не об этом, – строго сказал он икающему трудовику, – я говорю о том, что успел узнать здесь за все эти дни.
Трудовик попятился от него и беспомощно оглянулся по сторонам.
– Вот объясни мне, Степан, – продолжал гость, все больше мрачнея, – почему в вашей школе, кроме тебя и Андрея, преподают одни женщины? Почему по вашему телевидению показывают фильмы вот с этим (он брезгливо отшвырнул листок со своими записями), по центральному каналу и в такое время, когда это могут увидеть дети? Почему школьники в столовой едят эти ужасные желтые макароны?
Трудовик спрятался за кресло.
– Макароны… – послышалось оттуда, – а что – макароны? Ну, макароны… Вот если бы ты попробовал Алисину котлету, ты бы тоже предпочел макароны…
Карл досадливо поморщился.
– Сядь, – приказал он.
Трудовик осторожно выглянул из-за кресла.
– Чего ты ко мне-то пристал? – обиженно осведомился он. – Я-то откуда знаю, почему все так, а не иначе? Много будешь думать, мозги поломаешь, лично я так считаю. В школе одни женщины – но и везде так, не только у нас. А что, разве они плохо работают?
– Нет, что ты, – поспешно возразил Карл, – судя по всему, у вас прекрасные специалисты. Особенно в начальной школе. Но ведь учить детей – это мужское дело…
– Да ну? – поразился трудовик. – А у тебя в лицее что, одни мужики работают?
– Ну почему же, есть и женщины. Инструктор по аэробике, например, или преподаватель домоводства…