И Мимоза — как в воду глядела…

* * *

Она так и не смогла устоять перед искушением и решилась позвонить Удальцову. Тот обрадовался весьма и сразу же пригласил ее в Дом художника.

— Как ты думаешь, Аля, ничего, если я в брюках пойду? Конечно, мне вовсе не нужно прикидываться немкой перед этим «варваром», но вдруг какие знакомые встретятся там, а?

— Ты должна в любом случае выглядеть как фрау Кирхов, Мими! И рисковать, напяливая юбку до пят и заячий тулуп, не стоит, — засмеялась подруга и спросила, — а что, сей Удальцов действительно уникальный тип?

— Еще какой! И дело не только в наколках на руке. Тетя Клава сказала, что он год отсидел за какую-то драку, но главное — он еще мальчишкой в банду угодил — типа «Черной кошки», представляешь?

— Ну не человек, а легенда! А ты не боишься? Может все-таки не надо?

— Да не беспокойся, Алюша, теперь-то он — академик живописи. Только выражается не совсем академично, а это я уж как-нибудь переживу! — рассмеялась Мими.

— Так тебя на Крымский подвезти?

— Что ты, Алька! Еще увидит он наш новый «вольво» — кто его знает? Лучше бы не разжигать любопытства. Сам-то он на «уазике» по Лопатинску разъезжает. Поеду-ка я скромно на метро.

Когда она легко соскочила с эскалатора, он вздрогнул от неожиданности:

— Вы?! Уж на что у меня глаз наметан, а не узнал! Вы, Маша, и в очках, и в собольках, женщина, что надо! Но эти фары на глазах вам явно не к лицу!

— А вы, Анатолий Николаич, всегда с подобных комплиментов разговор с дамой начинаете? — иронично спросила Мими.

— А вы — дама?! Гм… уж простите старика, не заметил. Думал, вы — наша простая баба. Русская! — вызывающе усмехнулся художник.

— Верно думали, товарищ, — в тон ему произнесла Ивлева, смерив его изучающим взглядом с головы до пят.

— Что, не больно нравлюсь-то, а? Такую финтифлетку, как ты, на телеге не объедешь. А я и не собираюсь, уж поверьте!

— Да полноте, Анатолий Николаич! Вам ли о том печалиться, что б кого-то объезжать?! Скорей всего, наоборот, сами-то вы небось бегством спасаетесь от назойливых почитательниц?

— А я ни от кого еще и не думал бегать. Мой девиз — «дать пинка»! — четко произнес Удальцов.

— Здорово! Впервые вижу такого самобытного джентльмена! — с искренним восхищением воскликнула Маша, наивно полагая, что академик живописи шутит. Тем временем они шли мимо стоявших на тротуарах бедных художников, предлагавших свои картины и разные поделки. Но нарядная публика равнодушно проплывала мимо жалких неудачников. На парковой площадке Дома художника бросалось в глаза множество дорогих «иномарок», из них горделиво поднимались респектабельные дамы в мехах и господа в дубленках. Кстати и Удальцов на сей раз был шикарно одет.

— А ты, Маша, явно не из этих, — кивнув в их сторону, заметил он.

— Как сказать, — пожав плечами, она съежилась от охватившей ее непонятной тревоги.

И предчувствие не обмануло ее: в гардеробе, где толпилась сиятельная публика, она увидела переводчицу с «Лайерс» и резко схватила Удальцова под-руку, собираясь скрыться. Но было поздно! Девица целеустремленно уже спешила к ним, волоча за собой тяжеловесное «лицо кавказской национальности».

— Здравствуйте, фрау Кирхов! Позвольте вам представить моего мужа! — восторженно прощебетала переводчица.

— Очень рад! Вано Аршакович, — широко улыбнувшись, с легким поклоном представился грузин.

— А это, Ванечка, президент нашей фирмы, фрау Кирхов! — с почтением произнесла девица, подобострастно взглянув на Мимозу.

— Шелаю кароший вэчер, — сквозь зубы процедила Ивлева, и больно сжав локоть ошеломленного художника, надменно подняла голову и потянула его за собой.

Они поднялись на второй этаж в полном молчании.

Наконец, подойдя к дверям зала, Удальцов обрел дар речи:

— Кто вы, фрау Штирлиц?!

— Меня зовут фрау Кирхов, Анатолий Николаич! Я действительно президент совместного предприятия — германо-советского. Что тут особенного?

— Но, милая Машенька, что ж вы меня этой парочке не представили? Разве интеллигентно так себя вести, а?!

— Представьте себе, что да! В немецких фирмах не принято, чтобы президент своих знакомых подчиненным представлял. Гм… Вас-то что, действительно моя интеллигентность волнует? Кстати, если желаете быть другом, то прошу вас забыть об этом эпизоде навсегда! — с неожиданной твердостью отчеканила Мими.

— Я готов, да-да, дружить с такой крутой фрау, — с усмешкой сказал художник, — для меня сие большая честь. А теперь, Машенька, милости прошу на выставку!

В зале народу было мало, но посетители подолгу задерживались у картин, тихо перешептываясь между собой. А Мими все еще пыталась унять внутреннюю дрожь от нежелательной встречи, изо всех сил стараясь внешне удержаться «на плаву». Понимая ее состояние, Удальцов решил более не задираться:

— Вот смотрите, это я привез из Архангельской области, — прошептал он, подвигая ее к серии крестьянских портретов.

Вглядываясь в лица простых рыбаков, их жен — молодых и старых, Маша напрочь забыла о только что происшедшем инциденте. Мысли ее медленно вливались в другое измерение. С портрета устремились на нее мудрые скорбные глаза сухой морщинистой старухи: голова ее, покрытая темным платком, загрубевшие от тяжких трудов руки, устало лежащие на коленях в момент отдохновения — весь ее облик излучал достоинство чистой и сильной души. Увидев в центре зала скопившихся зрителей у огромного полотна, Мими, затаив дыхание, быстро устремилась туда же. Картина называлась «Царский град» — от нее исходила словно сверхземная энергия, неудержимо притягивая к себе.

«Да это же отражение Царства Небесного на земле», — подумала Маша, утирая навернувшиеся слезы. И долго старалась остановить их, переходя от одной картины к другой. Удальцов же молча следовал за нею, деликатно соблюдая дистанцию.

Выйдя из зала, она заметила висевшую на стене афишу с сообщением о сегодняшнем концерте Эдисона Денисова, со вступительным словом профессора Царецкого.

— Ну что, Машенька, сходим, послушаем? — робко спросил художник.

— Я бы непрочь, но мы, кажется, опоздали, — неуверенно пролепетала Мими, заметив, что навстречу им из дверей концертного зала вытекает публика.

И вдруг она увидела пробиравшегося к ней сквозь толпу невысокого блондина в темном костюме, и даже не сразу поняла, кто же это.

— Вот так встреча, Машер! Да ты ли это?! — нервно пролепетал подошедший ближе Метельский, пристально всматриваясь в ее лицо.

В этот момент Удальцов деликатно отдалился со словами: извините, я сейчас. А Мимоза растерянно улыбалась старому приятелю, нежданно-негаданно свалившемуся ей на голову.

— Да, Ленчик, это я!