на причал в море, там неподалеку от устья реки есть специальная пристань для больших судов – Паластра. Кораблям хорошо, а людям не очень. Коса в море, для жилья не очень удобно. А на самих кораблях сами знаете какое житье. Потому все, кто мог, съезжал в Тану, в местные постоялые дворы. Благо жизнь здесь недорога.

Прелести жизни постоялых дворов Таны красовались на столе: жареные бараньи ноги, запеченные говяжьи лопатки. Изыск всему этому придавало обилие перца. Кажется, самым утонченным кушаньем хозяин считал почки на вертеле. Их принесли отдельно, с особой значительностью. Я же был совершенно покорен здешней рыбой еще с тех пор, как впервые попробовал ее в Матреге. Огромные, нежные куски без малейшего намека на кости, которые обычно досаждают любителям рыбных блюд, они едва помещались на лепешках и таяли во рту словно сахарные.

– Чего же вы их прогнали? – прервал Мисаил сладкие воспоминания хозяина.

– Не я ведь гнал, – сердито вздохнул тот, – нашему брату, простому смертному, такое не под силу. Здесь тогда целая война была. Не базарные же стражники штурмовали стены. Войско из степи пришло. Дело нешуточное – большого человека тогда убили. Самого старого Омара-Ходжу. Он еще у хана Узбека в большой чести был. А кто убил? Самый негодный проходимец. Андреоло. Из Венеции. Он у меня на дворе часто околачивался. Любил хвост распускать, что твой павлин, да прижимист был. Говорили потом, что попался на каком-то мошенничестве. Омар-Ходжа его пристыдить решил. За свою доброту и поплатился. Разве с такими людьми разговоры разговаривают? Нужно было сразу нукеров звать – и под замок. А так – вон чего вышло…

– Сильно тогда франков побили? – поинтересовался я.

– Больше пограбили. У них ведь по складам добра было – на сотню кораблей. Как раз осенью все приключилось, все собирались отплывать с товаром в обратный путь. Потому, как в их кварталы ворвались, сразу грабить бросились, до самих франков уже и дела не было. Кое-кого, правда, похватали, человек с полсотни. Но их сразу стража взяла под охрану. Большинство сбежало. Убитых мало было. Да за ними и не гнался никто. Все бросились грабить. Потом жечь, чтобы концы попрятать.

– Андреоло этого поймали?

– Да он удрал сразу. Знал, что головы ему не сносить.

Мне вспомнился заросший бурьяном пустырь за баней Саф ад-Дина. Там, значит, и кипели страсти. Развалившаяся стена вокруг бывшего квартала явно строилась не для долговременной обороны, а просто чтобы посторонние не шатались. Склады все-таки, дорогие товары.

Хозяин замолчал, видно, вспоминая прежнее золотое времечко. Мои греки тоже притихли. Я заметил, что они с самого начала нашей беседы ловят каждое слово. Опытные соглядатаи, ничего не скажешь. Всегда нос по ветру. Даром, что ли, так славятся ромейские дипломаты? Их, говорят, годами учат в специальных школах, так что тягаться с ними в интригах не может никто. Хотя главное достоинство в таких делах известно со времен незапамятных: «Держи рот закрытым, а уши открытыми».

Один из греков щедрой рукой налил полный стакан драгоценного кипрского и протянул хозяину:

– Выпьем за доброе старое время!

Мне стало интересно. Эти люди ничего не делали просто так. Чего ему надо?

– Не слышно ли, когда франки вернутся в Тану?

Вон оно что! Постоялый двор – такое место, куда слетаются сплетни со всей степи. Нужно только развязать язык хозяину. Да и то сказать, сами же греки говорили, что других ворот в Орду, кроме Таны, нет.

– Лет восемь назад вроде все стало налаживаться. Даже консул венецианский приехал. На моем дворе и жил, не в караван-сарай же ему заселяться. Уже и грамоту от хана получили. А тут чума!

Хозяин с досады стукнул по лавке:

– Потом, только первые купцы стали прибывать, так эта беда с уртакчи, которых на генуэзском корабле пограбили. У них ведь не только свой товар был. Все, кто большими деньгами здесь ворочает, всегда в доле с эмирами, а то и с самим ханом. Без хорошего покровителя в наших краях заморскую торговлю не потянуть. Потому хан сразу так рьяно и вступился за этих купцов. Приказал хватать всех венецианцев с их товарами.

– Значит, в последнее время никакие послы к хану не проезжали?

– Рано еще, навигация только началась. Может, немного погодя кто прибудет.

Похоже, хозяин уже догадался, почему его расспрашивают, и стал держать ухо востро. Тоже не лыком шит.

После бани и сытного обеда меня разморило. Я вспомнил про свою комнату, где меня впервые за два месяца ожидала удобная постель на широкой лежанке, где не будет качать, а над головой не будут топать матросы. Тем более что почивать мне там предстояло в тишине и одиночестве. Пока мы блаженствовали в бане, Симба перебрался в летний амбар во дворе. Там было проще не мозолить глаза, да и спать вольготнее. Вместо жестких лежанок солома, застеленная войлоком. Прохлада и свежесть.

Вторая комната, снятая мной, теперь освободилась, и туда перебрался Мисаил. Баркук уже побывал на кухне, где набрал для себя и Симбы провизии. Он оказался юношей очень смышленым и расторопным. На посылках неизменно летел бегом, старательно таскал все наши мешки и сумки, почти совсем разгрузив Симбу. Африканцу он явно пришелся по душе. Хотя оба они очень плохо говорили по-гречески. Симба, правда, немного знал кипчакский – годы пребывания в школе, где обучались будущие мамлюки, не прошли даром.

За обедом меня напоили медом. Узнав, что я мусульманин, хозяин сразу предложил мне его вместо вина, заверив, что мои местные единоверцы относят его к дозволенному. Уже потом я узнал, что он немного покривил душой – насчет дозволенности медового напитка у здешних мусульман существуют немалые разногласия, разрешить которые не удается по причине того, что питье это приготовляют по разным рецептам. В зависимости от чего он бывает хмельным или нет.

Крепкий сон этот напиток обеспечивал в любом случае. Размякший в бане, объевшийся и напившийся дремотным медом, я заснул, едва растянулся в своей комнате на целой охапке мягчайших войлоков. Клянусь, по качеству выделки они не уступали лучшим верблюжьим коврам моего родного Каира.

Спал я так крепко, что даже не услышал шума снаружи. Меня разбудил Симба. Известным только ему способом он отодвинул запор, которым моя дверь была закрыта изнутри, и потряс меня за плечо:

– Мисаила забрали! – понизив голос, сказал он, едва я открыл глаза, слипшиеся от глубокого сна.

Симбу я узнал по голосу. В комнате и проходе за его спиной был плотный мрак.

От неожиданности я оцепенел. Единственное, что до меня дошло, – это то, что на нас напали. Симба пояснил, что во двор пришло несколько человек, потом