Гнетущее ощущение, возникшее, когда я решительно направился в этот мишурный дом, на сей раз, мягко говоря, было сильнее, чем в прошлый. Я прошел в библиотеку, шагнул за дверь-картину, спустился в глубины, миновал безмолвную галерею уродов и вурдалаков, на цыпочках прошел по сумеречному коридору и наконец оказался у последней камеры, этого жуткого места заточения Старост.

Охранник, чья рука, белея костяшками пальцев, крепко держала автомат, грубовато кивнул, и мне показалось, что где-то глубоко под маской военного безразличия я увидел проблеск участия, слабый намек на сочувствие.

В камере меня ждали люди-домино, они сидели в шезлонгах, а их корявые волосатые ноги покачивались взад-вперед. С моего прошлого визита здесь ничего вроде бы не изменилось — помещение было таким же безжалостно аскетичным, если не считать одного особенного нововведения.

В центре круга стоял телевизор, звук которого был включен чуть ли не на максимум. Я услышал переливы заранее записанного смеха, скрип дурацких шуток, вкрадчивый голос одного из наиболее популярных комиков, но, только узнав дрожащий фальцет собственного голоса, каким он был в мои девять лет, я, ошарашенный, понял, что смотрят эти существа.

На экране юный я вошел в декорации, которые вечно шатались, и произнес свою коронную фразу, вызвав бурю записанного на пленку веселья.

Хокер и Бун сидели, мрачно уставившись в экран телевизора, словно это была лекция по фотосинтезу, которую они должны были высидеть до конца в «Двойной науке».[42]

Меньший из двух простонал:

— Господи помилуй.

Хокер печально покачал головой.

— Я должен быть с вами откровенен, старина.

— Должен быть честным.

— Это не самая смешная штука из тех, что мне доводилось видеть.

— Давайте будем искренними, мистер Л. Это так же смешно, как чума.

— Это почти так же смешно, как… — Хокер задумался на секунду, потом хихикнул, — как прокаженная монахиня.

Отвратительная ухмылка перекосила лицо Буна, превратив его в подобие нелепой резиновой маски.

— И нам должно быть прекрасно известно.

Я встал перед ними, не забыв убедиться, что не перехожу меловую линию.

— Почему вы это смотрите? — спросил я, услышав знакомые грохот и скрежет музыкальной темы.

— Не кино, а настоящая помойка, правда, сэр?

Хокер выключил телевизор, губы его сложились в презрительную гримасу.

— Экая гадость, сэр! Первосортная вонючка!

Бун помахал руками у себя перед носом, словно прогоняя воображаемую вонь.

— Тьфу!

— Фэ-э-э!

Я позволил им закончить.

— Я хочу, чтобы вы сообщили мне, где Эстелла, — сказал я, стараясь говорить как можно спокойнее.

Хокер посмотрел на меня пустым взглядом, потом приложил ладонь к уху.

— Кто-кто?

— Эстелла, — ровным голосом повторил я, хотя и знал, что он прекрасно услышал мои слова.

— Ах да. Так и нужно было сказать! Мы собирались сообщить вам об этом в прошлый раз, но вы так стремительно унеслись, что мы не успели. Грубовато, я бы сказал. Довольно бесцеремонно.

— Чертовски неблагодарно, — сказал Бун. — В особенности с учетом того, что мы на уши вставали, чтобы вы чувствовали себя у нас как дома.

— Где Эстелла? — снова спросил я, изо всех сил стараясь говорить спокойным голосом.

Бун поднялся на ноги и обозрел крохотное пространство камеры.

— Вам этого не хватает, сэр? Прежнего шоу?

— Прежнего порядка?

— Рева грима?

— Запаха толпы?

Хотя Старосты покатились со смеху, я постарался сдержаться и прежним тоном повторил:

— Где Эстелла?

— Жаль, что вы такой никудышный актеришка, да, мистер Л.?

— Если бы у вас был хоть какой талантишко, вы бы могли сделать карьеру. А так вы теперь никто, сэр? Верно я говорю, Бун?

— Конечно нет, мой старый мандарин. Он настоящий ноль.

— Где, — мой голос начал выдавать копившееся во мне нетерпение, — Эстелла?

— Экий надоеда.

— Кто-то сильно возмущен.

— Юный мистер Ламб сегодня встал не с той ноги.

Я сверлил их взглядом.

— Мне необходимо знать, где она.

— Ишь, какой пройдоха!

— У вас отвратительный характер, мистер Л.

Я изо всех сил старался не слушать.

— Я хочу знать, где находится Эстелла.

— И вы полагаете, что на этом все закончится, сэр? Вы думаете, что стоит вам найти эту даму, и они позволят вам вернуться к прежнему образу жизни? Нетушки, старина. Из Директората никто так просто не уходит. Вы так до самого конца и будете тащить этот воз.

— Где Эстелла? — сказал я.

Бун ухмыльнулся.

— Даже те, кто не присоединяется к шайке Дедлока, в конечном счете умирают за нее, — сказал он. — Например, ваш папочка.

Я почувствовал, как щупальца страха обвивают меня.

— Не смейте говорить о моем отце.

Хокер радостно захлопал в ладоши.

— Великолепно, сэр! А то вы уже начали звучать как заезженная пластинка.

— Ваш папуля, — сказал Бун, — никогда не вступал в Директорат. Ваш дедушка ему ни слова об этом не сказал.

— Он хотел, чтобы его сыночек жил нормальной, скучной жизнью.

— Так оно и было, мистер Л. Ваш папуля был скучнейшим из людей.

— Это неправда! — возразил я.

— Боже мой, да этот парень был настоящий олух!

— И все же… — Бун ухмыльнулся.

Хокер потер рука об руку.

— Как-то раз мы оказали вашему дедушке услугу. Мы рассказали ему о Процессе.

— О Процессе? — Я чувствовал себя на краю пропасти. — О чем вы говорите?

— И взамен мы просили совсем немногого, правда, Хокер?

— Конечно немногого, Бун. Мы ведь не жадные ребята.

— Речь шла только о самых малых услугах. О пустяковейших пустяках.

— И что же он вам обещал? — выдохнул я.

— Он обещал нам свою плоть и кровь, — сказал Хокер.

— И мы были готовы и ждали в тот день, когда с вашим отцом произошел тот несчастный случай.

— Несчастный случай! — прокричал Хокер. — Ах, моя маленькая овечка,[43]теперь вы знаете всю правду.