— Я сам выбрал это место, — начал он. — Вы это знали?

День был яркий, жестокое зимнее солнце светило вовсю, а когда наша кабинка приблизилась к верхней точке, нам открылся вид на здания Парламента в их самом привлекательном виде.

— Директорат мог расположиться где угодно. Но я выбрал «Глаз». Почему? Да потому, что я хотел видеть то, за что мы сражаемся. Вы понимаете? Я люблю демократию.

Я слушал, пытаясь понять, к чему он клонит.

— Сплю я плохо. Теперь, по крайней мере. Но здесь, вблизи Парламента, мои сны хотя бы не так черны. — Он с задумчивым видом издал булькающий звук. — Догадайтесь, о чем я собираюсь попросить вас.

— Думаю, вы хотите, чтобы я снова встретился со Старостами.

Дедлок смерил меня сквозь стекло мрачным взглядом.

Я подбирал слова как можно тщательнее.

— Не думаю, что они захотят нам помочь. И когда я их вижу…

— Да?

— Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не заплакать.

— Мне понятны ваши чувства, мистер Ламб. Один раз я встречался с ними — давно и в другие времена. — Он вздохнул. — Именно они сделали это со мной. Вы знали? Они наградили меня этим. — Он осторожно погладил свои бока, скользя пальцами по странным складкам кожи, которые я принял за жабры. — Вы удивлены? Разумеется, я не родился таким. Это они изменили меня. Вот такое у них чувство юмора.

— Я и представить себе не мог…

— Я лучше всех знаю, на что они способны. Но нам необходимо найти Эстеллу, а вы — единственный, с кем они готовы говорить.

— Они наговорили мне всяких ужасов…

Дедлок подплыл к стенке аквариума.

— Я все объясню. Обещаю. Но пока — возвращайтесь к Старостам. Найдите Эстеллу.

— Я сделаю все возможное, — сказал я, хотя при одной только мысли о возвращении в подземные казематы Даунинг-стрит у меня начинали дрожать коленки.

— Вы сделаете даже больше, Генри Ламб. Вы не сможете отказаться. Война теперь в ваших руках.

Днем Даунинг-стрит казалась совсем другим местом — почти дружественным, населенным тучами правительственных шишек и закулисных деятелей, политтехнологами, предпринимателями и занудными аналитиками, но иллюзия эта растворилась, когда я спустился под землю и миновал посаженных в склянки сумасшедших, которые при виде меня начинали глупо улыбаться, хмурить брови и рыдать.

Охранник перед камерой Старост узнал меня и, кивнув, пропустил внутрь. Телевизор из камеры исчез, но меловой круг был заполнен огромным количеством еды — бисквитные пирожные с кремом, лакричные конфеты, сосиски на палочках, эклеры, зеленое желе, брикеты мороженого, булочки с изюмом, печенье в форме диких животных, банки тайзера[44]и щербетные леденцы.

Мои мучители помахали мне.

— Ого-го, мистер Л.!

— Хэлло, сэр!

— Хокер, — стоически пробормотал я. — Бун.

Рыжеволосый нетвердой рукой запихнул ложку бисквита себе в рот. Немного крема и как минимум одна вишенка выпали на его рубашку и галстук.

— У нас тут отборная еда, сэр!

— Чертовски вкусно!

— Классная жрачка!

— А по какому поводу? — не без опаски спросил я.

— Неужели не догадываетесь? — фыркнул Хокер.

Было кое-что, о чем я должен был у них спросить.

Кое-что, о чем я даже Дедлоку не говорил.

— В прошлый раз, когда я был здесь, вы опять говорили о моем отце. Вы сказали, что присутствовали при его смерти.

Бун достал коробку с миндальным печеньем и теперь машинально засовывал их в рот с безрадостной конвейерной повторяемостью — в движениях его была какая-то фанатичная восточная настырность участника конкурса по обжорству. Он проглатывал печенье и тут же доставал новое.

— Как вы могли там быть? — спросил я. — Как вы могли оказаться там на шоссе, если уже не первый десяток лет сидите здесь?

Мой вопрос, казалось, напугал Буна. Он поперхнулся, крошево полупережеванного печенья вылетело из его рта в воздух, как зеленоватый туман.

— Вы что же, и в самом деле думаете, что мы здесь против нашей собственной воли? — Он отер крошки с уголка рта. — Вы думаете, что какая-то дурацкая меловая линия может остановить ребят вроде нас? Что мы не можем, когда захотим, отправиться туда, куда влечет нас наша фантазия?

Хокер умял аппетитный сэндвич с ветчиной, у которой была срезана корочка.

— Мы здесь только потому, что хотим здесь быть, — сказал он и кивнул.

— А почему вы едите все это? — раздраженно спросил я.

— Да потому что сегодня наш последний день здесь, сэр! — сказал Бун, отхлебнув из бутылки имбирного лимонада. — Вот мы и решили отпраздновать это событие.

— Вы ведь знаете, что говорят о последней трапезе приговоренного к смертной казни?

— Что происходит? — спросил я.

— Ну и ну, — сказал Бун с издевательским сочувствием в голосе. — Вы что — еще не сообразили?

Хокер выгнул брови, глядя на меня.

— Доходит, как до жирафа, мистер Л.? Сегодня у нас черепашьи мозги, моя глупая ягнячья котлетка?

Бун повернулся к своему сообщнику.

— Ягнячья котлетка! Я бы сказал, это очень неплохо. — Он ухмыльнулся, глядя, как Хокер заправил в рот ложку желе. — Как это нам раньше такое не пришло в голову?

Я повысил голос — совсем немного, только чтобы привлечь их внимание.

— Это ваш последний день здесь?

— Именно так, сэр!

— Абсо-шнапсо-лютно!

Я сверлил их взглядом.

— Это почему?

— Потому что сегодня — ваш счастливый день, мистер Л.

— Я пришел сюда не для того, чтобы слушать ваше вранье, — сказал я. — Скажите мне, где Эстелла.

— Но мы никак не можем вам это сказать, сэр.

— Нет-нет. Вы совершенно не способны ориентироваться.

— Мы сами вас туда отведем, сэр. Представим вас лицом к лицу.

— Чего же вы, скоты, хотите? — спросил я.

Хокер возмущенно посмотрел на меня.

— Какая наглость!

Бун шумно заверещал:

— Гадкая ягнячья котлетка. Где это вы научились такому языку?

— Чего вы хотите? — повторил я, стараясь оставаться спокойным.

— Одну маленькую штучку.

— Совсем малюсенькую, — сказал Бун. Он угостился еще ложечкой желе, которое теперь стекало по его подбородку. — Но мы хотим попросить об одной крохотной услуге…