вниз. Бедра разошлись сами собой, позволяя ему все. Все это: горячие поцелуи, бесстыдная и прекрасная ласка языка между ног, снова жадные поцелуи и снова язык — там, Рома точно знает, где и как надо. Чтобы наслаждение сбилось в самом низу живота в горячий пульсирующий клубок, и ему становится так тесно в ее теле, что оно начинает истекать из нее. И лишь в самом конце, мокрая от наслаждения везде, где только можно, включая лицо — Марфа поняла, что плачет. От пережитого только что острого удовольствия. И от того, что внутри тянула и требовала чего-то еще пустота.

Отсутствие его. Такого необходимого.

— Ромка… — Марфа потянула его на себя. — Ромочка, пожалуйста…

***

Он ни хрена не помнил, как у них все было в первый раз. Ничего не помнил, кроме оглушающего чувства ликования от того, что Марфа теперь его. Что она нуждается в нем. Хочет его.

Теперь все было иначе. Его буквально трясло от желания снова пережить это чувство обладания ею, чувство принадлежности Марфы ему, только ему! И, одновременно с этим, не покидало чувство страха. Спугнуть. Испортить. Сделать больно, в конце концов! Черт его знает, как там у девочек все бывает после всего, что перенесла Марфа. После потери ребенка.

Но, пропади все пропадом… То, что началось, когда он проснулся и осознал, что Марфа обнаженная прижимается к нему… Ее просьба… А ведь он знал, чувствовал! И все его опасения неизбежно тонули под растущим желанием… нет, потребностью. В ней. Потому что она нуждалась в нем. Каждым поцелуем, прикосновением, всхлипом, стоном она просила, умоляла, требовала. И отказать было невозможно.

И когда она внезапно расплакалась после оргазма — тогда Роман потерял себя окончательно. Он изначально хотел что-то спросить, уточнить — на тему того, можно ли ей. Одно дело ласкать девушку снаружи ртом. И совсем другое — засунуть в нее член. Через несколько недель после того, как она потеряла ребенка. Но все свои вопросы он растерял еще когда целовал и ласкал языком ее там, интимно — нежную, сладкую, истекающую влагой. А когда Марфа расплакалась и тихо выдохнула «Пожалуйста» — Роман понял, что на все свои незаданные вопросы он только что получил исчерпывающий ответ.

Она нуждается в нем.

Я отдам тебе все, девочка моя. Все, что ты попросишь.

Он взял ее как мог нежно и плавно. И замер, пытаясь унять дыхание. Предплечья, на которые он опирался, дрожали.

— Как хорошо… — выдохнула Марфа. Рома почувствовал, как легли и прижались к пояснице ее ноги. — Как же хорошо с тобой, милый мой…

Какая-то часть мозга все же не утонула в общем потоке вожделения. И именно благодаря командам этой части мозга Рома из двух зол выбрал меньшее. И плотнее вжал Мрысю в матрас. Часть веса он сбросил на предплечья, давая Марфе свободно дышать под ним. Но там, ниже пояса — там они сплелись плотно. Так, чтобы у него не возникло не то что соблазна, а даже возможности включить режим «перфоратор» — это сейчас точно нельзя, Ромка почему-то был в этом уверен. И двигаться он начал мягко, неспешно, плотно.

Охрененно.

В какой-то момент Рома просто уткнулся носом в подушку, прижался щекой к щеке Марфы, дышал ароматом ее волос, дрожащей рукой гладил ее шею и вторую щеку. И двигался. Как мог медленно и плавно.

Не смог. Под ее стоны сорвался совсем в другой ритм. Какими-то клочками силы воли еще пытался хоть чуть-чуть обуздать этот темп, но потом ее внезапная горячая пульсация смела на «нет» все эти попытки. И в обжигающем вихре наслаждения он взорвался оргазмом, в последний момент все же успев перекатиться на спину и прижав к себе Мрысю.

Вот теперь точно все.

Вся.

Моя.

***

— Я тебя люблю.

Никакие другие слова сейчас не могли быть произнесены. Только эти. Когда она лежит на нем, чувствуя под собой его сильное горячее тело. Когда еще чувствует его в себе.

Нет его ближе. Нет его роднее. Как можно об этом молчать? Как она могла об этом так долго молчать?!

Марфа потерлась щекой о его грудь. Погладила пальцами плечо.

— Я так люблю тебя, Ромка. Так давно люблю. И так сильно.

На них медленно наползло одеяло, движимое его рукой. А ответных слов не прозвучало.

Они по-прежнему находились близко, плотно. И она так же чувствовала всем телом его тело. Но почему же ты молчишь, Рома?!

Ты же не можешь не любить меня. Иначе тогда зачем все это? Зачем все то, что ты делал?! У твоих поступков может быть только одна-единственная причина. Но… но… но…

Не может же Марфа так фатально ошибиться?! Снова?! Еще раз?! Еще одна ошибка?!

Несмотря на горячее тело под ней и одеяло сверху, Марфа почувствовала, как по спине пополз холодок. И паника.

Нет. Нет! Не может этого быть!

Она приподняла голову, что посмотреть Роману в лицо. Но выражение его лица в полутьме совершенно не разглядеть. А голос удивительно ровный, какой-то… как будто даже заторможенный или замороженный.

— Ты хочешь, чтобы я сказал тебе в ответ то же самое?

Первая обжигающая мысль: «Нет!». И гордость орала «Уходи! Уходи немедленно! Если человек любит, он не задает такие вопросы! Не унижайся! Уходи!».

Марфа усилием воли подавила этот панический внутренний бунт. Да сколько же можно жить вот так — задавать вопросы и отвечать на них самой же! Хотя бы раз надо услышать, что скажет он. Хоть и страшно. До дрожи страшно.

— Да. Хочу.

— Хорошо. Я скажу эти слова Марфе Ракитянской.

Марфе потребовалось некоторое время, чтобы осознать эти слова. А когда поняла… Горячая мужская рука прижала ее дернувшуюся поясницу.

— Рома! — прошипела она.

— Рома скажет о любви только своей жене. Когда у меня на руках будет наше с тобой свидетельство о заключении брака, в наших паспортах будут стоять соответствующие штампы, а твоя фамилия будет Ракитянская — тогда я скажу тебе все, что ты захочешь.

— Тебе не кажется, что это абсолютно абсурдное условие?! — выпалила Марфа первое, что пришло в голову. Но ведь это правда! Абсурд чистой воды!

— Абсурдное — в том смысле, что не очень важное? — больше всего Марфу поражало, насколько спокойно звучит Ромкин голос. — Ну, значит, тебе не составит большого труда это условие выполнить.

— Ты… ты… ты… — она попыталась вывернуться из его рук, но совершенно безрезультатно. Марфу лишь прижали плотнее.

— Тихо. Никуда не отпущу, — а когда Марфа открыла рот, чтобы начать возмущаться, ее просто поцеловали.

Это был поцелуй