нихрена не понимаешь, little purple. Я съем твою жизнь на завтрак и не оставлю никому никаких остатков. Когда я приказываю тебе что-то сделать, ты не задаешь вопросов, не хамишь мне и уж тем более не ведешь себя как сучка. Это ясно?

Ее губы дрогнули, прежде чем она сжала их вместе.

— Где твой ответ?

— Я все еще думаю об этом.

— В ответе «да, я понимаю» думать не о чем.

— Нет, я не собираюсь соглашаться со всем, что ты говоришь. Отношения так не строятся. Есть плюсы и минусы, и все такое. Можешь погуглить.

— Анника.

Она сияет, даже когда дрожь остается.

— Что, Крейтон?

— Ты давишь.

— А ты подавляешь. Я не против твоего доминирования в сексе, и даже не против боли, потому что она тоже приносит удовольствие, но ты не собираешься диктовать мою жизнь или заставлять меня жить по твоим правилам. Это похоже на «Папа и Джереми 2.0», а я не фанатка этого.

Я отпускаю ее челюсть и отталкиваю назад.

— Это один.

— Ты не можешь быть серьезным?

— Два.

— Да ладно. Я не могу выразить свое мнение?

— Нет, когда ты бросаешь мне вызов. Три.

— Прекрати считать, черт тебя подери.

— Нет, если ты не перестанешь говорить. Четыре.

— Ты...

— Пять.

Она открывает губы, чтобы что-то сказать, но тут же закрывает их и смотрит на меня, скрестив руки на груди.

Похоже, я нашел идеальный способ заставить ее держать рот на замке.

Я доедаю свою порцию в тишине, пока она снова и снова нарезает салат и почти ничего не ест. Я подавляю улыбку.

Только Анника пыталась шуметь, пусть даже только своими действиями.

Она несколько раз открывает рот, затем, вспомнив, что это добавит ей наказаний, закрывает его и тихо стонет.

Я наблюдаю за ее борьбой в течение нескольких минут, наслаждаясь этим зрелищем, прежде чем наконец говорю:

— Ты хочешь что-то сказать?

— Я ненавижу тебя прямо сейчас.

Моя челюсть сжимается.

— Шесть. В следующий раз думай, прежде чем говорить.

— Я все еще ненавижу тебя. Не могу поверить, что на прошлой неделе я пожертвовала своей свободой ради тебя.

— Семь. — Я наклоняю голову. — И что ты имеешь в виду, когда говоришь, что пожертвовала своей свободой?

— Ты действительно думаешь, что Килл, Нико и Газ позволили тебе уйти по доброте душевной?

Я сузил глаза.

— Не используй прозвища. У них есть имена.

— О, пожалуйста. Кроме того, дело не в этом. Дело в том, что они думали, что ты сжег особняк, и ты был наиболее вероятным кандидатом, учитывая твою близость с Элитой, поэтому, чтобы отвести вину, я сказала им, что ты был со мной всю ночь. Естественно, Джереми узнал об этом и посадил меня под домашний арест и арест в кампусе.

Я ставлю посуду и контейнер на землю. Когда я проснулся в особняке Элиты, Реми был очень весел, называл меня своим любимым отродьем и просил больше не беспокоить его.

Он также сказал, что они получили звонок от Язычников, чтобы забрать меня, так что я подумал, что Николай понял, что совершил ошибку, вырубив меня, и они решили отпустить меня. Никогда бы не поверил, что к этому причастна Анника. Хорошая девочка Анника. Анника «конфликт — это зло»

Нет, черт возьми, я действительно слышал, как она однажды сказала Аве именно эту фразу. Конфликт — это зло, и его следует избегать любой ценой.

Я думал, что Джереми усилил охрану вокруг нее и не пускал ее в общежитие КЭУ, потому что беспокоился о ее безопасности.

Оказывается, он специально держал ее подальше от меня.

— Почему ты говоришь мне об этом только сейчас?

Она вскинула руку вверх.

— Я не думала, что это важно.

— Это так. Разве я не предупреждал тебя, чтобы ты не подвергала себя опасности? Я мог бы разобраться с твоим братом.

— И когда бы ты это сделал? До или после того, как язычники избили тебя до полусмерти?

— Неважно. Я серьезно, Анника. Перестань жертвовать собой ради других. Никто не стоит этого, в том числе и я.

— Это мне решать, а не тебе.

— Анника, — предупреждаю я.

— Восемь? Неважно.

— Пусть будет девять.

Она испускает разочарованный вздох, но снова смотрит на меня с невинностью.

— Ты сделал это?

— Что сделал?

— Сжег особняк?

— Ты думаешь, я это сделал?

— Я не знаю, что и думать. У тебя есть опыт поджога особняка Язычников. Кстати, почему ты это сделал?

— Ничего такого, о чем тебе нужно знать.

— Тогда как насчет того, что ты появился в моей комнате? Думаю, я имею право знать, почему ты появился именно там.

— Я пытался найти выход. — И я мог использовать любой балкон, но подсознательно прыгнул на ее.

Это было легче заметить, учитывая фиолетовые подушки и девчачьи плюшевые игрушки во внутреннем дворике.

Тогда я не знал, почему принял это мгновенное решение забраться на ее балкон, но теперь я знаю.

Даже когда думал, что меня совершенно не интересует Анника Волкова и ее раздражающее, болтливое присутствие, я все равно искал ее, когда ее не было рядом. Я никогда не говорил об этом вслух, но я замечал, когда ее не было рядом.

Несмотря на себя.

Тогда она три дня не приходила в квартиру девочек и был заточен в особняке своего брата.

И какая-то часть меня хотела ее увидеть.

Ее плечи опускаются от моего ответа, но она говорит:

— Так вот в чем была причина второго пожара? Ты не смог закончить работу с пристройкой и решили расширить сферу деятельности?

— И рисковать при этом жизнью?

— Маленькие жертвы ради общего блага, верно? — все ее тело напрягается, а пальцы дрожат. Она не хочет верить своим словам, даже когда произносит их.

— Если ты так думаешь, то мы закончили. — Я встаю.

Анника вскакивает вместе со мной и хватает меня за руку.

— Это правда?

— Я не знаю. Ты мне скажи. Ты веришь, что я причиню тебе боль, а потом спасу тебя и твоего брата?

Она молчит.

— Ты, блядь, веришь в это, Анника?

— Нет, — тихо прошептала она. — Но я хочу услышать это от тебя.

— Я никогда не причиню тебе вреда.

Из нее вырывается