Шрифт:
Интервал:
Закладка:
От этой наглой лжи у Клер даже дух перехватило.
— А мне почему-то кажется, Дерек, что дело тут совсем в другом, — сказал Эндрю.
— Да ради бога, откуда я знаю, зачем она это говорит? Могу лишь сказать одно: она врет. Мы с ней пошли в паб выпить пива, ну потом пообжимались немного, ты сам это видел и, кстати, помешал, что с твоей стороны было довольно бестактно. Про работу мы с ней не говорили ни слова.
Он помолчал.
— Ну вот, похоже, время вышло. И не звони мне больше по пустякам, понял?
Эндрю закрыл телефон и сунул его в карман.
— Как всегда, обаяшка. Ну что скажете?
Но Клер была так потрясена, что не сразу пришла в себя и минуту молчала.
— Он вас обманывает, — наконец сказала она. — Он все придумал, я не и собиралась приглашать его к себе.
— Я, конечно, понимаю, что Дерек, гм, еще тот жук, — сказал Эндрю, — и ситуация непростая, но, боюсь, если на руках нет доказательств, от меня мало толку.
— И это все? Он «еще тот жук», «ситуация непростая» и от вас «мало толку»? Дерек Гудмен — бесстыдный и наглый лжец и вор в придачу. Почему вы меня не предупредили об этом раньше? Нет, вам больше нравится бегать от меня и скрываться.
— Ого… — Эндрю, казалось, не нашелся, что на это ответить. — Простите меня, конечно…
Он опустил голову и уставился в пол. Интересно, от смущения или от чувства вины?
— Я был очень занят.
— Даже слишком. Я стала чувствовать себя здесь совсем чужой! — воскликнула Клер — Тогда скажите, зачем вы пригласили меня сюда, на эту работу?
— Вы превосходный ученый, и я подумал, что нашему колледжу от вас будет только польза.
— И это единственная причина?
— Конечно, это единственная причина.
Конечно. Как она вообще могла подумать, что была и другая причина? Что это она себе вообразила? Эндрю Кент — опытный ученый, а кто она? По сравнению с ним просто недоучка. Тем более что их отношения здесь регулируются специальными правилами. Правилами, которые, как уже говорил ей Ходди, Эндрю ни в коем случае не станет переступать.
— Если у вас будут доказательства, что вы начали писать на эту тему раньше и действительно показывали ему свои заметки, — сказал Эндрю, — обещаю, что он предстанет перед дисциплинарным комитетом. А пока послушайтесь моего совета: не становитесь у него на пути.
— Не становиться у него на пути? И это все, что вы хотите мне сказать? — выпалила Клер, совершенно разозлившись.
Она повернулась к двери, думая: «Как может Эндрю быть столь неделикатен, столь равнодушен?»
— Простите, что побеспокоила вас своим визитом.
5 ноября 1672 года
Король остался в Хэмптоне, но придворные вернулись в гостиную мадемуазель де Керуаль. Ее покои вновь ожили, осветились шандалы и канделябры, запылал огонь в великолепном камине. Служанка, на этот раз шустрая быстроногая девчонка от силы лет тринадцати, ведет Анну по залу, наполненному людьми: одни задумчиво склонили парики над карточными столами, где идет игра в бассет по крупной, другие расположились в уютных креслах и беседуют, угощая друг друга доброй понюшкой табаку. Она проходит в длинный коридор, и нежные звуки скрипки и арфы, доносящиеся из гостиной, затихают, как и ровный гул оживленных голосов. Служанка вводит ее в спальню мадемуазель, и она снова, как и в прошлую ночь, погружается в атмосферу сонной, очарованной тишины. Единственные звуки, которые нарушают этот покой, — шипение горящих поленьев и шорох юбок торопливо уходящей служанки.
Занавески в спальне раздвинуты, открывая два больших окна, за которыми виднеется широкая серая поверхность реки и низкое небо. По реке, вверх и вниз по течению, медленно и величаво скользят корабли и баржи.
Спальня убрана богато и пышно, теперь она кажется Анне еще роскошней, чем в предыдущую ночь. Все здесь выполнено в розовых тонах: и занавески, и стулья, и тканные по специальному заказу обюссонские ковры, и обшитые панелями, украшенные золотой филигранью стены. В солнечную погоду этот цвет для мадемуазель де Керуаль — самый выигрышный, но в холодном свете затянутого облаками осеннего дня он принимает серовато-голубоватый оттенок, который Анна не может не сравнивать с бескровной бледностью губ мертвого тела.
Она подходит к кровати Луизы. Мадемуазель на ее появление не реагирует ни единым словом, ее глаза под тяжелыми веками открылись лишь для того, чтобы узнать ее, и потом снова закрылись. С прошлой ночи, похоже, состояние ее мало изменилось. Губы сухи и покрыты трещинками, и сквозь них сочится кровь. На ночном столике стоит пустой бокал, но ни большого кувшина с пивом, ни другого сосуда с пригодной для питья жидкостью не видно. Господи, неужели о больной никто не заботился? Служанка возвращается с очередной охапкой дров для камина, и Анна просит ее сходить за пивом. Та скоро возвращается и ставит полный кувшин — как раз в это время Анна выкладывает из карманов необходимые для лечения Луизы снадобья и порошки. Она наливает пива в бокал и, пробудив больную от лихорадочного сна, подносит его к губам мадемуазель. Луиза смотрит на бокал, потом на Анну и отворачивается.
— Мадам, — шепчут ее воспаленные губы.
Она произносит еще несколько слов, которых Анна не может разобрать.
— Мадам… — снова шепчет Луиза и едва слышно что-то бормочет по-французски.
Но что же именно? Кажется, она говорит: «Мадам… хочет… отравить».
— Что вы сказали?
Анна наклоняется еще ближе.
— Мадемуазель…
— Что вы делаете? — раздается вдруг за спиной голос мадам Северен, которая только что вошла в спальню и устремилась прямо к ней. — Сейчас же отдайте бокал! — требует она.
— Простите?
Мадам Северен произносит свое требование с такой яростью, что Анна теряется.
— Отдайте бокал!
Мадам Северен протягивает руку.
Анна неохотно отдает ей бокал. Она не уверена, что поняла, что хотела сказать мадемуазель, да и вообще, не сказаны ли эти слова в бреду, вызванном высокой температурой, и все же… На всякий случай мадам Северен надо остерегаться.
— Почему вы не даете больной питье? — спрашивает Анна.
— Она пьет только из моих рук.
— А пиво? Я же вчера прописала ей пиво!
— Она не просила пить так часто, как, по-вашему, должна была.
— Надо заставлять, даже если не хочет. Жар сжигает ее изнутри; чтобы сбить его, она должна потреблять как можно больше жидкости. А где отвары, которые я здесь оставила? Вы добавляли их в пиво?
— Нет. Я отдала их на анализ.
— Какой анализ?
— А вдруг там яд?
— Но я же врач. Меня позвали сюда, чтобы лечить, а не травить.