Я вернулась в палату, легла под свою капельницу и сначала не думала ни о чем, а потом подумала: правильно пишут, что мужчины любят один тип женщин, раскосые глаза, черные волосы.

А потом я заплакала, дорогой мой молескинчик, плакала и плакала, даже ревела, не могла остановиться, было ужасно жалко Веру, ее мертвого ребеночка, только вчера живого. Как его вытащили с грузиком из медицинского зажима в виде ножниц, как он даже плакал какое-то время, а взрослая, умная, заботливая жена блондина все организовала. Это было неправильно, несправедливо, и я теперь даже не знаю, молескинчик. Ничего не знаю, что делать-то дальше. Поэтому плачу и плачу, даже реву, и уже все волосы мокрые и уши и все три пары серег, потому что, если лежать на спине, слезы стекают к ушам.

И вот я сморкалась в бумажную салфетку, и опять пришла Барыня, я не ожидала ее видеть каждый день, если честно. Она обнаружила, что я рыдаю, жутко испугалась. Честно, дорогой дневничок, просто вся побелела, потом покраснела и спросила, все ли в порядке с ребенком и со мной. Опять сказала мне: детка.

И я ей зачем-то все это выложила, про Веру, ее блондина, жену блондина и бедного мертвого младенца. Барыня внимательно слушала. Потом сказала: напрасно ты стараешься отыскать какую-то мораль в этом конкретном случае, ее нет, просто все мы хотим быть счастливыми, а получается не всегда, ты дружи с Верой, детка, Вере нужна поддержка, будь с ней нежной. И мне как-то сделалось легче сразу, я закивала и пообещала быть нежной.

Потом Барыня заботливо спросила, что случилось с отцом моего ребенка, не помочь ли ему добраться до больницы, может быть, он где-то далеко? Или вообще не в курсе событий? Она была такая милая и показалась мне неожиданно близкой, а уж умной она мне казалась всегда. Путаясь в порядке событий, перебивая саму себя, но все-таки рассказала ей историю Любимого, в конце концов, Барыня знать его не знает, а мне стало легче, и она обещала все обдумать, взвесить и дать толковый совет. Если честно, милый молескинчик, толковый совет мне не помешает. А лучше два.

А морали никакой нет, это точно.

Давно поняла, что подчиненные не должны оставаться без должного надзора даже минимальное время. Стоит ослабить внимание, как главный бухгалтер раскладывает на мониторе пасьянс «косынку», а секретарь сидит верхом на стойке рецепции, скрестив ноги в лодыжках, и стремительно набирает искусственными ногтями сообщение на мобильном телефоне. В ушах у нее наушники, белые сапоги выше колена. Я онемела от негодования, глупая курица спрыгнула с насеста, уронила мобильник, наушники и забормотала что-то малопонятное себе под нос. Замечаю на ее юбке гигантское жирное пятно в форме Африки. Волосы растрепаны, но кажется, это и было задумано.

— Лена, у Вас сейчас нет никаких дел, как я могу догадаться? — спрашиваю неряху. Она сначала качает головой, потом пожимает плечами, потом поднимает высоко брови и неуверенно отвечает:

— У меня есть сейчас дела, много дел, много таких разных дел…

— Тогда, думаю, Вам стоит заняться этими многими делами.

— Да, — пищит Лена, прячется за монитор и хватает телефонную трубку — совершать сугубо деловые звонки, надо полагать.

Никогда бы не приняла на работу такое нелепое и бесполезное существо, если бы за нее, родную внучку, слезно не просила хорошая соседка. Девчонка недобрала баллов, куда-то там не поступила, с трудоустройством проблемы… Разумеется, проблемы. С таким-то коэффициентом интеллекта.

Делаю несколько шагов по направлению к своему кабинету, потом разворачиваюсь обратно:

— Двадцать минут не соединяйте меня ни с кем.

Она высовывается красной щекой и дважды моргает. Надеюсь, это означает: да. Сейчас совершенно некогда заниматься подбором нового секретаря, мне это не с руки, пусть пока побудет Лена, хотя от нее следовало избавиться уже давно.

К примеру, месяца три назад, угощая кофе важных клиентов, она решает их развлечь разговором. И как-то случайно в Лениной голове образуется Мехико. Год назад мы с сыном путешествовали по Мексике, ацтеки, облако смога, колонна Независимости, Фрида Кало опять же — рисовала синим оранжевый город, я много рассказывала об этом подчиненным, показывала слайды.

Лена открывает рот и поначалу с трудом, но расходится, расходится и начинает про это довольно затейливо повествовать, помогая себе в трудных местах выразительными жестами. Уместно вспоминает потомков конкистадоров, Монтесуму, жрецов майя и бога солнца со сложным названием. Ну вот, казалось бы, жить да радоваться, однако важные клиенты не выглядят счастливыми. Лена подает воду и уточняет насчет кофе. Нет-нет, — пугаются отчего-то важные клиенты, — спасибо, мы лучше выйдем, подышим немного. Лена загораживает собой выход. Напряженно думает. Потом бьет себя свежим маникюром по невысокому лбу. Оказывается, весь рассказ она упорно называла Мехико Мюнхеном, ну вот такая небольшая несообразность. Ничтожная оговорка. Мало ли, в конце концов, что Лена в школе плоховато изучала географию и другие науки тоже.

В результате она громко рассмеялась в лицо растерянным рекламодателям и принесла извинения:

— Простите, я немного спутала. Мюнхен, Мехико… Просто в Мексике жил жених моей подруги, а когда он приехал впервые в Москву, мы показывали ему достопримечательности столицы. Но он восторгался не архитектурой, не памятниками, мостами и Кремлем, а отсутствием белок. Рассказал, что около его дома под Мехико тысячи белок, они прыгают по плодоносящему дереву манго и кидаются плодами ему на балкон. А в Мюнхене никто не жил вроде бы. Ну, из друзей, я имею в виду…

Через малое время эти клиенты разорвали договор с нашей фирмой.

Кладу сумку на полку, сажусь в кресло. В стеклянном низком стакане немного минеральной воды, делаю несколько глотков. Теплая, противная, ладно.

По крайней мере теперь ясно, почему Он скрывается от девчонки, дрожит от страха и съехал от подруги моей Марианны. Кручу в руках записную книжку, отыскиваю нужный номер, звоню:

— Алло, Борис? Доброе утро, да, это я, тебе удобно сейчас разговаривать? Нужна твоя консультация. Как специалиста. Нет, не волнуйся, не мне. Одному моему товарищу. Да, спасибо, только вот можно тебя попросить — чтобы как-то негласно… Я имею в виду, незаметно для него. Как я себе это представляю? Допустим, мы якобы случайно встречаемся в кафе, и ты, не подавая виду, что психиатр… Нет, господи, что я несу вообще, какую-то чушь, прости. Давай сначала. У моего хорошего товарища большие, как мне представляется, психологические проблемы, связанные с ужасной историей из детства. Чудовищный несчастный случай, даже случаи, свидетелем которых он стал… да… Узнала случайно. И я очень… Очень переживаю, понимаешь? Что? Да, слушаю тебя внимательно…

Нажимаю на отбой, предварительно поблагодарив и назвавшись должницей. Бориска — бывший одноклассник, когда-то принимал психов в районном диспансере, теперь, понятно, — доктор наук, почетный психоаналитик, лауреат многих премий в страшноватом медицинском мире. Борис повелел мне записать «ужасные истории из детства», о которых я лепетала беспомощно, а также мои мысли, возникшие по поводу, отослать ему письмом, и он подумает. Он подумает и мне скажет. Подозреваю, что он просто хотел от меня отделаться. Конечно, какая-то дикая глупость — при чем тут мои мысли по поводу? Как они могут повлиять на что-то вообще. Лучше бы честно сказал: некогда, мои услуги стоят денег. Или что там говорят доктора наук, когда хотят вежливо распрощаться с бесперспективным клиентом?