Несколько дней они регулярно встречались на парах, но не разговаривали, а потом неожиданно столкнулись в общежитии – оказалось, что вместе в нем живут. Соня шла по коридору с миской винограда. Увидев Аню, она так ей обрадовалась, словно они уже были друзьями. Аня даже растерялась от такого радушия.

Виноград они съели вместе. Соня болтала без умолку, забрасывая Аню вопросами. Ее интересовало все: любимые Анины фильмы, что она думает о первых учебных днях, откуда она приехала, что читает, почему выбрала этот факультет. О себе она тоже говорила, но Аня почти не заметила этого под шквалом вопросов. Она рассталась с Соней, оглушенная ее любопытством. Оно же и потянуло ее назад: Соня казалась живее и неугомоннее всех остальных, но самое главное, разговаривая с ней, Аня постоянно чувствовала себя в центре внимания. Соня интересовалась собеседником так деятельно, напористо и исчерпывающе, что одна заменяла собой всех. Ане казалось, что она находится на сцене, а из зала за ней следит Соня, ловя каждое движение. Более благодарного зрителя невозможно было представить.

Через несколько дней они уже стали не разлей вода и разговаривали, не замолкая ни на минуту. Ане казалось, что она впервые по-настоящему говорит за восемнадцать лет. Ни к кому она не чувствовала такого мгновенного обезоруживающего доверия – с Соней ей хотелось быть откровенной до неприличия. Страха она не испытывала, потому что Соня всегда разделяла и одобряла любую ее мысль. Это было упоительно – встретить человека, который так хорошо тебя понимает. Что бы Аня ни предложила – прогулять пару, залезть на крышу, поехать автостопом, – Соня соглашалась без раздумий. Она была как антенна, настроенная на Аню, и резонировала в ответ на любое слово.

Аня была так ослеплена их неожиданной схожестью, что не сразу поняла – Сонина отзывчивость объясняется не врожденным авантюризмом, а влечением к ней, Ане. Если Соня и получала удовольствие, то только потому, что находилась рядом. Это открытие было как гром среди ясного неба и сначала показалось Ане ужасно обременительным. Выходило, что все это время она пользовалась симпатией человека, принуждая его делать вещи, от которых он, может быть, совсем не в восторге. Аня чувствовала вину и смущение – ответить Соне взаимностью она не могла. Ее саму на тот момент намного больше интересовал однокурсник – и это еще не говоря о Жене, великая платоническая любовь к которой то и дело возвращалась фантомными болями.

Но Соня ничего и не просила – только продолжала самоотверженно следовать за Аней. Иногда та ловила на себе ее восхищенный взгляд. Анино чувство вины начало сходить на нет. В конце концов, рассуждала она про себя, Соня взрослый самостоятельный человек и сама принимает решения. Очевидно, ее вполне устраивает их дружба. По мере того как их отношения консервировались, Ане стало казаться вполне естественным, что Соня смотрит на нее снизу вверх, а она на нее – тепло и (самую малость) снисходительно.

Аня не замечала одного: воспринимая Сонино внимание как должное, она сама начала впадать от него в зависимость. Чем больше та ею восхищалась, тем больше Ане хотелось перед ней красоваться. Она начинала скучать, если проводила хотя бы один вечер отдельно. Ей казалось, что у нее в голове теснятся мысли, которые болтаются мертвым грузом и попусту занимают место до тех пор, пока не будут произнесены в присутствии Сони. Ане во всем требовалось ее участие. Ездить вместе автостопом стало ее самым любимым занятием. Ни с кем рядом ей не было так интересно и весело, как с Соней, и ни с кем рядом она не чувствовала себя в такой безопасности.

– Так ты, значит, митинги устраиваешь? – произнес вдруг пожилой мент, поглядывая на Аню в зеркало дальнего вида.

Вопрос застал ее врасплох – Аня так глубоко задумалась, что забыла, где находится. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы вернуться к действительности.

– А вы их, значит, разгоняете? – спросила она в ответ.

Мент усмехнулся:

– Я? Да никогда в жизни. Меня на митинги не ставили и, надеюсь, не поставят.

– Почему надеетесь?

– Скучно. Стоишь в оцеплении, вокруг какие-то идиоты носятся, кричат. – Мент снова хитро зыркнул на Аню в зеркало, ожидая реакции.

– А возить на суды арестованных, значит, веселее?

– А я недавно в конвое работаю. Пока не надоело.

– Мне кажется, весело только преступников ловить, – мстительно сказала Аня. – А митинги разгонять и потом митингующих на суды возить – так себе работа.

– Нормальная работа. Я же не выбираю, кого возить. Кого сказали, того и возим. Сегодня преступника, как ты говоришь, завтра тебя.

– То есть по крайней мере вы согласны, что я не преступник.

– Ты? – Мент весело стрельнул на нее глазами в зеркало и опять закурил. – Ну, с точки зрения суда ты правонарушитель. А с моей точки зрения – обычная дурочка, которой мозги запудрили. Ремня в детстве мало было, вот и носишься по площадям.

Аня вздохнула, призывая на помощь свое самообладание.

– Кто же мне мозги запудрил? – спросила она.

– Да интернет ваш. Понапишут там всякого, а вы и верите.

– А вы считаете, что за это на десять суток надо сажать?

– Закон есть закон. У нас суд решает. Лично я бы тебя отпустил – видно же, что ты нормальная и случайно во все это впуталась. Но тот, кто все это придумал, десятью сутками бы не отделался.

– Что придумал-то? – спросила Аня. – На митинги ходить?

– На митинги ходить. Перевороты устраивать. Людям мозги пудрить. Понятно же, почему вы по улицам с плакатами бегаете – остальные развлечения уже надоели, новые подавай.

– То есть, по-вашему, люди митингуют от хорошей жизни?

– Такие, как ты, – конечно. – Мент выкинул окурок и закрыл окно. – Вы молодые, здоровые, живете, тьфу-тьфу, благополучно, вот вам и хочется геройствовать. Другой вопрос – кому это выгодно? Кто разжигает и таких, как ты, дурачков в это втягивает?

– Кто?

– А ты подумай. У России всегда было много врагов, которые пытались ее развалить такими методами. Засылали к нам одного уже, в пломбированном вагоне.

Аня молчала, пытаясь переварить.

– Так вы монархист? – неуверенно спросила она.

– Я? Я за Путина, – обиделся мент.

– Приехали, – сказал молодой полицейский и заглушил мотор.

Все вышли из машины; Аню опять обжег холодный ветер. На фоне серого неба громоздилось серое здание суда. В такую погоду оно выглядело особенно величественным и зловещим. Внутри же все сияло электрическим блеском – свет ламп отражался в мраморе колонн, в начищенных полах и в огромном зеркале на стене. Зеркало потянуло Аню к себе как магнит. К счастью, их с полицейскими путь пролегал мимо, и она жадно впилась в свое отражение. С пленкой над раковиной у нее в камере это не шло ни в какое сравнение. Было удивительно видеть себя в таких деталях, не прилагая ни малейших усилий. Удивительно и печально: в зеркальной пленке Аня выглядела намного симпатичнее, чем здесь. Оказывается, у нее было уставшее лицо и круги под глазами.