l:href="#i_003.jpg">

Приветствую тебя, старейшина Алвар.

Да пребудет мир на твоей земле.

Признаю, твое письмо удивило меня, ибо воистину сложно сознавать, что в моих землях может быть то, чего нет в стенах твоего монастыря. Я слышал, что именно там хранятся свитки, созданные еще на заре зарождения мира.

Буду честен с тобой, старейшина. Я не верю твоим словам. Я воин и привык доверять лишь своему мечу. И если я позову тебя с братьями на свою землю, я должен знать, с чем ты придешь.

Убеди меня, старейшина. Или твои лодьи встретят так же, как встречают кваров.

И это не пустые слова.

Да будут добры к тебе твои боги.

Князь Слушай, мой друг,Где-то там, за границей мира,Девочка вязью вплетала слова в узоры,Верила в сказки и даже немножко любилаСвой морок.Слушай, мой друг,Где-то там, за пятью морями,Мальчики тайны древнего мира искали,Верили свиткам и осторожно мечтали.Сломались.Слушай, мой друг,Где-то там, где рассвет был молод,Мудрые вечные силы земли покорили,Верили в то, что их мир не будет расколот.Ошиблись.Слушай, мой друг,Где-то там, где танцуют волны,Древняя сила покой всех стихий тревожит.Верит, что раз уж однажды она победила,Вновь сможет.

Глава 12

Шагнув в сени, я запнулась о порог и едва не упала. Альгидрас поймал меня и, крепко обняв за талию, повел к выходу. Оказавшись на свежем воздухе, я уцепилась за перила крыльца и вдохнула полной грудью. Я хватала ртом воздух, словно только что вынырнула из воды, и никак не могла надышаться. Рука Альгидраса переместилась с моей талии на спину, потом на шею. Его ладонь коснулась моего затылка легким успокаивающим движением, пальцы запутались в моих волосах и помассировали кожу головы. Дурнота стала отступать, и мир немного прояснился. «Все-таки чудесник!» – промелькнула мысль.

Когда мир прекратил попытки встать с ног на голову, я медленно повернулась к Альгидрасу и прислонилась к перилам, потому что ноги держали плохо. Он стоял в полушаге от меня и внимательно вглядывался в мое лицо. В серых глазах можно было утонуть. Я подумала об этом с отстраненной обреченностью, и не было в этой мысли ни капли романтики. В эту секунду я отчетливо осознала, что все чувства, которые я испытываю к нему, какие-то уродливо-неправильные. Словно чужие, словно они не подходят мне. Возможно, во мне говорили остатки гордости или здравого смысла, но в ту секунду, когда мир едва прояснился и вдруг показался кристально чистым и невозможно ярким, я точно увидела Альгидраса впервые. И он снова напомнил мне античную статую. Как тогда в ночи. Тогда я винила в этом лунный свет, заостривший его черты. Сейчас луны не было. Даже солнце спряталось за тучи. Однако я не могла отвести взгляда от лица напротив, впитывая в себя каждую черточку. И чем дольше я смотрела, тем лучше себя чувствовала. Словно он одним своим присутствием вытягивал меня из тошнотворного липкого дурмана, куда едва не утащило меня очередное видение.

– Кто ты? – спросила я, удивившись тому, как хрипло звучит мой голос.

Я неотрывно смотрела в его глаза в ожидании ответа. Эти глаза заслонили весь мир, стали важнее мира. И не было при этом нелепого томления или неловкости. Было четкое ощущение того, что я не смогу выжить, если его не будет рядом. Вероятно, психологи могли бы как-то увязать это с тем, что чудесным образом его присутствие помогало ослабить мой невроз, вызванный пребыванием в недружелюбной и чуждой мне среде, и что мой мозг просто фиксировался на этом человеке и выбор Альгидраса был всего лишь игрой случая, но я не была психологом. И в тот момент не верила в случайности.

Альгидрас вздохнул, и я так четко видела его вдох, чувствовала его всем своим существом и знала, откуда-то я точно знала, что он подбирает слова, чтобы не сказать правду.

– Только не лги! – потребовала я.

– Я – тот, кого ты видишь перед собой. Ни больше ни меньше.

– Я не верю тебе!

– Твое право. Но я не лгу.

Устало прикрыв глаза, я запрокинула голову и попыталась собраться с мыслями. Так мы ни до чего не договоримся.

– Мне нужны ответы, – без обиняков заявила я.

Ожидала, что он рассмеется, сменит тему, как делал всегда, однако Альгидрас серьезно кивнул:

– Спрашивай.

– Отойди, – попросила я, намереваясь спуститься с крыльца и не желая при этом коснуться хванца, который стоял недопустимо близко.

Он послушно сделал шаг назад. Я ступила на землю, чувствуя отголоски головокружения, дошла до скамейки у сарая и присела на нее. Мне хотелось отойти подальше от дома, чтобы нас не услышали Радим со Златой. Альгидрас медленно направился ко мне. Я смотрела, как он пересекает двор, и думала о том, что вот сейчас не вижу в нем ничего потустороннего, но отчего-то не могу унять сердце. А что, если он ни при чем? Если дело во мне? Вдруг я просто больна? Повредилась разумом или подхватила какую-то местную хворь… Ведь у меня, по сути дела, не было иммунитета перед болезнями этого мира. Вот что значит вырасти в семье врачей: лезет в голову всякое. Я невесело усмехнулась.

Альгидрас подхватил пустое корыто, стоявшее у стены сарая, перевернул его и положил на землю в метре от меня. Опустившись на него, он поднял голову и поглядел на меня снизу вверх.

– Спрашивай.

К счастью, романтическая дурь сегодня в голове не вертелась, поэтому первым делом я спросила:

– Что за резьба над покоями Златы?

Взгляд Альгидраса стал настороженным. Я физически чувствовала, что ему не нравится эта тема.

– И прежде чем ты ответишь, я хочу, чтобы ты снял свои щиты. Или как ты там это себе называешь?.. Я хочу чувствовать то, что чувствуешь ты. Иначе это нечестно. Ты можешь видеть мои эмоции.

Альгидрас открыл было рот, но я резко пресекла его попытку соврать:

– Не лги! В доме, когда я увидела резьбу и испугалась, ты почувствовал это. Я видела, как напряглась твоя спина. А потом мне стало плохо. И ты это тоже почувствовал. И это уже не в первый раз. Не нужно тратить время на обман.

Альгидрас на миг опустил голову, разглядывая свои сцепленные пальцы, а потом чуть качнул головой.

– Я не могу. Ты не понимаешь, о чем просишь. Ты – ребенок в этом мире. Наивный, доверчивый.

Я постаралась не показать, как задели меня его слова, однако тут же поняла всю нелепость моих попыток: он же все чувствует.

– Ты чувствуешь каждую мою эмоцию?

Я видела, что он не хочет отвечать на этот вопрос, однако после небольшого колебания он все же кивнул.

– Ты говорил, что не мог видеть Всемилу и не видишь меня. Что это значит? Других видишь? И почему со мной все изменилось?

Альгидрас вздохнул так тяжело, что в другой ситуации я бы его пожалела, но не сейчас.

– Я не вижу других. Я знаю о них то же, что знает Радим.

Я вопросительно приподняла бровь, ожидая пояснений.

– Побратимство – не просто слово, – пожал плечами Альгидрас. – Там был обряд. Мы связаны с Радимом. Любой обряд скрепляется священным договором. Его слова вплетаются в судьбу.

Для меня это прозвучало бредом. Однако причин не верить ему в том, что касалось обрядов, у меня не было. Альгидрас же продолжил:

– Всемилу я не видел совсем. Не знаю почему. А тебя… тоже не видел поначалу. Только чувствовал. Как… как… огонек. Теплый. Как свет. Я не могу лучше пояснить. А потом уже вот так стало. Каждую перемену настроения.

– Отчего так стало? – негромко спросила я, даже не пытаясь осмыслить ассоциацию с теплым огоньком.

– Я не знаю, – ответил он.

– Так же не знаешь, как про отвар для Всемилы? – не удержалась я.

Альгидрас усмехнулся одним уголком губ.

– Нет. Вправду не знаю. Думаю, дело в Святыне.

– Расскажи мне о ней и… все же покажи, что ты чувствуешь, – снова попросила я. – Мне это нужно.

– Ты не понимаешь, о чем просишь, – негромко повторил он. – Я не такой, как остальные. Я прошел обряд. Во мне слишком много… – он замолчал, подбирая слова, – много того, что может причинить тебе вред. Я прошел чужой обряд. – Видя мой непонимающий взгляд, он пояснил: – Каждой Святыне нужен свой обряд. Хванскому Шару служат жрицы. Мальчик становится мужчиной, так Шар признает его своим и берет под защиту.

Я тут же подумала о женщине, в теле которой была во сне.

– Да, – кивнул Альгидрас. – Альмира была одной из этих жриц.

– Ты читаешь мысли? – прошипела я, вмиг почувствовав себя крайне неуютно.

Он усмехнулся и качнул головой:

– У тебя на лице все.

Я мрачно кивнула, совсем не успокоенная его словами. Но что мне оставалось делать?

– Итак,