(«Да кто ты вообще такая!» — одно воспоминание об этом заставило Наёмницу вздрогнуть). Да и Вогт… Почему ей кажется, что все они знают о ней больше, чем она сама? Понимают все происходящее лучше, чем она… а она вообще ничего уже не понимает?

«Ладно, пусть так, — решила Наёмница. — Но это не то место, чтобы предаваться размышлениям о своей новой странной жизни».

Определенно не то. Мало ли что может вдруг выскочить из темноты? Она должна быть настороже. Впрочем, она всегда настороже. Как же здесь тихо… Дыхание повисало в тишине, как капли рассветной росы на паутине. И Наёмница кралась сквозь паутину тишины, гибко и плавно, чтобы не задеть ее неосторожным движением, потому что совсем рядом находится паук, только и ждущий, когда прозрачные нити задрожат.

Однако тишина все же оказалась разорвана, хотя и не по ее вине. Внутри у Наёмницы все мгновенно превратилось в лед, застывшая кровь остановилась.

Она слышала шаги, легкие и почти невесомые.

— Эй, — хотела позвать Наёмница, но не решилась.

Шаги звучали уже ближе, затем затихли. Наёмница затаила дыхание. Если он для нее невидимка, то она для него — тоже. Ну или в это очень хочется верить… Невидимка постоял минуту, потом побежал. Его движения были легкими и быстрыми. «Это ребенок», — догадалась Наёмница, и короткий всхлип подтвердил ее догадку.

— Эй, — позвала Наёмница, но ей не ответили.

Он убежал прочь.

Стоило его шагам истаять вдали, как тишина начала оживать, наполняясь выцветшими шорохами. Что здесь происходит? Наёмница задрожала.

Вскрики, затихшие много лет назад, шепот, потерявший отчетливость и смысл, потекли со стен, как вода, сначала каплями, затем струйками, и Наёмница догадалась, что они вот-вот хлынут потоком, заполняя узкий коридор. Надеясь скрыться от голосов, она побежала, но они уже были повсюду и скоро захлестнули ее с головой. Она совсем не хотела вслушиваться, но вслушивалась против воли, различая детский плач и резко обрывающийся смех, слова, перебивающие друг друга, дыхание неровное и тихое, которое она больше ощущала кожей, чем слышала. Все это звенело и отдавалось эхом, пока не слилось в устрашающий грохот.

— Хватит! — закричала Наёмница, сходя с ума от ужаса. — Хватит! Я не хочу вас слушать!

И вдруг стало тихо. Она открыла глаза, осознав, что до этого держала их закрытыми.

На стене перед ней сияла тонкая полоса. Это была щель между стеной и приоткрытой дверью. Может, и не стоило идти туда, но там был свет. Наёмница толкнула дверь и вошла.

В комнате не оказалось ничего страшного, вообще почти ничего не оказалось, только две кровати, стоящие в центре. Они были маленькие, детского размера, и застелены посеревшими от пыли простынями. В открытый проем окна проникал ветер, отчего ее кожа сразу покрылась мурашками. Наёмница вспомнила ветер большого мира вокруг, пахнущий пылью, или дождем, или тающим снегом, или землей, или травой, или мокрыми палыми листьями. Запах делал ветер живым; она никогда не думала об этом и не замечала этого, заметила только сейчас, когда вдохнула ветер, не имеющий запаха, несущий в себе лишь холод. Проем серебрился, как бывает в полнолуние, но луны не было — Наёмница убедилась в этом, подойдя ближе к окну и посмотрев в синее небо. Оно было все усыпано серебряными звездами, такими большими и яркими, каких она никогда не видела. Как бы старательно Наёмница ни всматривалась в них, она не узнала ни одного созвездия.

— Что это за комната? Неужели это то, что он прячет в темноте? — произнесла Наёмница вслух и зажала себе рот. Мало ли кто может ее услышать.

Голоса молчали, затаившись в стенах. Наёмница чувствовала, что они молчат лишь пока могут молчать, а если уж зазвучат, то сразу криком. «Уходи отсюда, — приказала она себе. — Здесь нет ничего из того, что ты ищешь». Но она оставалась. Ее взгляд блуждал по комнате. Она просто пыталась понять, что…

Цепи свисали со стены, переплетясь друг с другом, как змеи. Наёмница подошла и потрогала их. Это-то здесь зачем? Кого приковывали в этой комнате? Она поднялась на цыпочки и дотронулась до железных петель, держащихся в стене так плотно, что она могла бы на них повиснуть без риска сорвать их. Кого-то вешали на стену? Колдун пытал здесь своих недругов? Однако ей сложно было представить Колдуна, пытающего кого-то. Уж слишком он… печальный для подобных развлечений.

Голоса пульсировали в стене, как живые сердца. «Не надо! Уходи! — снова попыталась убедить себя Наёмница. — Неужели ты хочешь это слышать? Какое тебе дело?»

Стена была неровная и на вид немного склизкая. Прежде, чем Наёмница успела остановить себя, она приложила к стене ладони… Тишина. Она подавила облегченный вздох.

«В стенах нет голосов. И этого замка тоже нет. Я просто сплю и вижу сон. Глупый, дурацкий сон о беглых монахах, злобных красотках и колдунах, выкалывающих себе глаза. Как такое вообще могло зародиться в моей голове?»

Наёмница пошевелила пальцами, занывшими от холода — стена была просто ледяная. Она закрыла глаза, открыла их, снова зажмурилась и прижалась к стене ухом. Детские шепчущие голоса поднимались из глубины камня… Поначалу они звучали так тихо, что она не могла разобрать ни слова, но усиливались и становились все выше, почти превратившись в визг. Теперь Наёмница слышала, что они говорят, повторяют снова и снова. Она могла представить себе этих маленьких детей, испуганно жмущихся друг к другу. «Они убегали и прятались», — поняла она, хотя как она могла понять то, чего не знала в принципе? Одни и те же слова, как заклинание… В действительности это и было их первое заклинание:

«Если мы убьем его, нам не будет так страшно. Если мы убьем его, нам не будет так страшно. Если мы…»

Наёмница отшатнулась от стены.

Дверь со скрипом повернулась на ржавых петлях, затворяясь. Однако прежде, чем та захлопнулась, Наёмница проскочила в щель — обратно в непроницаемую тьму, которая стала для нее желаннее после того, что предстало ей при свете. За спиной резко хлопнуло, и, обернувшись, Наёмница увидела, что серебристая полоска погасла. Наёмница толкнула дверь, но та не подалась, запертая так надежно, как если бы была замурована. «Непонятности, таинственности, — процедила Наёмница. — Ненавижу!» И, ускоряясь, побежала назад, к спасительному одеялу, которое на время закроет ее от всего.

Голоса из стен звали ее и гнали прочь, просили ее о помощи и, понимая, что она ничего не может для них сделать, захлебывались в крике. Наёмница была такая же, как они, и поэтому ей не было жаль их. Впереди вспыхнули