«Завести, что ли, свою тележку для шопинга, – думала Марина, – играют же в бильярд своим кием, а в боулинг – своим шаром. Я хочу всегда делать покупки с этой тележкой. Я бы даже отвезла ее своему автомеханику. Он бы смазал колеса и отрегулировал управление, хотя, кажется, она и так – само совершенство. А еще можно именную табличку укрепить».

Марина положила в тележку шампунь с цитрусовым ароматом, мгновенную тающую маску и крем для волос, масло и целую серию средств для укладки. Вторая тележка между тем приближалась. Марина присмотрелась. Ее толкал симпатичный метросексуал. Футболка топорщилась на его груди, лишенной волосков. Мускулы натягивали рукавчики. Весь он был масляный, сияющий, в тесных джинсах, подчеркивающих достоинства, и солнечных очках, сдвинутых на гладкий лоб. Взгляд юноши скользнул по фигуре Марины, достиг обуви и так же медленно последовал обратно вверх. В глазах работал калькулятор – точно такой же, как в старых мультиках Диснея.

– Привет, – сказал метросексуал, обнажив белые зубы. – Почему у тебя такие грустные глаза?

– Доброе утро, – ответила Марина, вздохнув. – Глаза грустные потому, что влюбилась не в того парня. Бывает, знаете ли.

Метросексуал подвинулся поближе и дыхнул на нее мятным дыханием.

– Меня зовут Роман, и я правильный парень, – сказал красавец, – а здесь я для того, чтобы купить пенку. Посоветуйте что-нибудь.

Марина не удержалась и посмотрела на блестящую шевелюру.

– Почему бы вам не спросить об этом своего парикмахера? – спросила Марина.

Парень подвинулся поближе. Марина уловила аромат Dior Homme.

– Мой парикмахер временно недоступен, у него собачка заболела, понос, знаете ли.

Марина слегка толкнула свою тележку. Чудо на колесиках, груженное масками, шампунями, набором для барбекю, вином, дисками и журналами, резво покатилось вперед. Марина пошла за ней. Тележка набирала ход. Марина ускорилась. Ее каблучки стучали все звонче. Шлеп! Транспортное средство смачно стукнуло под зад высокую девушку в сапожках на платформе, гордо шествующую по супермаркету, как по подиуму. Бамс! Изменившая ход тележка врезалась в свою товарку, которую катил грузный мужчина. Бдзынь! Скоростная тележка, у которой, казалось, была русская душа, любящая быструю езду, со всего маху въехала в полку, на которой стояла водка. Как в замедленной съемке, бутылки дрогнули и начали клониться вниз.

Бутылки одна за одной летели, как бомбы, и разлетались на мелкие осколки. В воздухе распространялся характерный запах, на который, как бабочки на свет, тут же начали стягиваться покупатели мужского пола.

– А теперь надо бросить спичку, – сказал худой подросток, глядя на водочные лужи. – Будет еще красивее.

Медсестра сделала Виталику укол, беззвучно собралась и ушла.

– Через четыре дня выйду на работу, – сказал Виталик. – А то упущу шансы. Я все еще чувствую себя неважно, но, думаю, начальство оценит мое рвение.

Марина болтала в воздухе ногой в тапке с длинным носом.

– Расскажи мне про Леденцову, – сказала Марина. – С подробностями.

Виталик вздрогнул. Марина пристально наблюдала за ним.

– Ладно, – сказал муж, – так уж и быть. Но, боюсь, тебе не понравится эта история. Ты с ней встречалась?

– Да.

– И что она говорила?

– Что ты был ее любовником, – не моргнув глазом, сказала Марина.

– Врет, – рассмеялся Виталик. – Сочиняет. Она всем это рассказывала, пытаясь поднять свои акции.

Марина приподняла бровь.

– Ты не представляешь, – сказал Виталик, – она мне проходу не давала! Звонила, писала записки, старалась любым способом остаться со мной наедине, обнять, когда мы обедали с коллегами. Представляешь? А я… не мог же я ее оттолкнуть. В нашем обществе не принято, чтобы мужчина отказывал женщине. Я бы выглядел идиотом. Я и так им, в общем, выглядел. Сколько раз я сообщал ей, что женат, что не хочу, не буду, что отношусь к ней как к коллеге.

Виталик сделал паузу.

– Она в конце концов вообще с ума сошла. Начала нести чушь.

– Например? – спросила Марина.

– Ну, что, если бы я был вдовцом, у нее появились бы шансы.

Марина наклонилась над сидящим мужем.

– А может, это она писала записки «Смерть близка»? Может, это ее рук дело? Девушка умная, с жизненным опытом, на руководящей должности… Может, это она, а вовсе не Дима? Может, все из-за тебя?

Виталик покраснел от ярости.

– Про этого твоего хахаля не надо ничего говорить! – заорал он. – Я твой муж, и точка.

Марина села на стул и закинула ногу на ногу.

– Да, ты мой муж, и точка, – сказала она.

– Нет, это не Леденцова, это твой Димочка, – сказал Виталик, – все сходится. Леденцова никогда Жанну в глаза не видела. Она никогда не бывала в том магазине, где мы купили то платье, она ничего не знает о твоей сестре… Она просто старший менеджер. Если бы она хотела мне отомстить, то уволила бы, и все дела.

Что-то шевельнулось в памяти Марины. Она сжала виски руками.

– А Черкашин знал Жанну, именно он ей купил платье, которое она потом сдала, именно он обеспечил ее приглашением.

Марина замотала головой, не убирая рук от висков. Воспоминание было близко, оно мелькнуло, почти далось в руки, но голос Виталика не давал сосредоточиться.

– Помолчи, – крикнула она, – пожалуйста!

– Не затыкай мне рот, – тут же отозвался он, – я выяснил, что Черкашин был на том приеме, в честь показа мод Вивьен Вествуд. Он там был. Лично.

– Что? – спросила Марина. – Не может быть.

«Почему перед тем, как Жанне вручили розу, вы спрятались в темном углу? – вспомнилась Марине фраза Димы. – Мне об этом сообщили».

Между тем следы воспоминания – какого-то очень важного – испарились без следа. Ключ от загадки, едва блеснув надеждой, вновь был утерян.

– Вы будете ее продавать? – спросил страховой комиссар, глядя на побитый бок «Альфа-Ромео». – Сто пятьдесят девятые «Альфы» сейчас неплохо идут.

– Нет, – покачал головой Дима. – Продавать не буду. Кстати, это был каблук.

Страховой комиссар заулыбался.

– Семейная сцена? – спросил он.

– Да.

Страховой комиссар провел пальцем по искореженному борту шедевра итальянского автопрома.

– Женщины загадочные существа, – сказал он, – даже самые умные из них. Они хотят любви, внимания, защиты, стабильности. Они хотят всего, абсолютно всего. Хотят несбыточного. Словно все, как одна, являются фанатками сказки по Золушку. Даже те, кто в этом не признается, ждут, выглядывают, мечтают. Вера в сказку умирает даже позже, чем надежда.

Комиссар открыл дверцу и заглянул в уютное нутро, обитое белой кожей.