— Без вашей помощи?! — опешил я. — Но вы же говорили, что это под силу только очень могущественным людям.

— Совершенно верно, — согласился Гюлли Ультеой. — Создавая ритуал, Куэйя Ахол ориентировался на собственные возможности, поэтому для подавляющего большинства людей его метод, увы, бесполезен.

— А я сейчас как раз не в форме, — напомнил я. — Мне обещали, что это довольно скоро пройдет. Через год или даже раньше. Но пока…

— Даже вообразить не могу, во что вы тогда превратитесь, — изумленно сказал призрак. — Потому что через ритуал Куэйи Ахола вы определенно можете пройти прямо сейчас. Мы это видим столь же ясно, как вы, скажем, отличаете брюнетов от блондинов. И если считается, что вы еще не в форме…

— Ну, значит, уже в форме, — вздохнул я. — Так и знал. Ох, как же невовремя!

— Вы огорчены? — удивился Гюлли Ультеой. — По моим наблюдениям, люди обычно радуются, обретая могущество. Особенно те, кто обладал им прежде, а потом утратил вследствие болезни или иной катастрофы.

— Просто в моем случае обретение могущества автоматически означает конец отпуска. Смогу заглядывать к вам на полчаса в день, в лучшем случае. Впрочем, нынче вечером я еще совершенно свободен. Не будем терять время. Давайте сюда ваш ритуал.

Больше всего прохождение ритуала Куэйи Ахола походило на репетицию самодеятельного театрального кружка при городском кладбище, созданного не столько для поощрения и развития талантов участников, сколько для борьбы с загробной скукой.

Пять дюжин призраков ритмично колыхались под потолком и вразнобой тянули унылый речитатив, который я должен был повторять громко, четко и нараспев — сущее наказание для человека, лишенного музыкальных способностей. Мне было так трудно, что я почти сразу забыл о сути и смысле ритуала, думал только об одном: как бы продержаться до конца, не сбиться, повторяя незнакомые слова, не пустить совсем уж позорного петуха и, самое главное, не заржать в голос, наблюдая балаган, сопровождающий ответственное магическое действо.

На самом деле призрачным библиотекарям было вовсе не обязательно так активно участвовать в ритуале. Они могли просто вручить мне свиток с заклинанием, отойти в сторонку и терпеливо ждать, пока я сам с ним разберусь. Но ребята не собирались упускать столь редкое в их жизни развлечение. Единодушно решили, что повторять на слух мне будет легче, чем читать по бумажке; мое скромное мнение в расчет не принималось. С людьми, которые уже давным-давно умерли, совершенно невозможно спорить. Возможно, именно поэтому у нас настолько не любят призраков, что даже сочинили закон, запрещающий им находиться в столице.

Когда призраки внезапно умолкли, я обрадовался, как школьник, дописавший диктант. Неважно, сколько там ошибок и какую отметку поставят, главное, что тяжкий труд уже позади. Что касается результата, ради которого все затевалось, о нем я и не думал. И так ясно, что ни черта не получилось — я же, небось, сто раз сбился, повторяя эту неразборчивую галиматью. Так что придется передохнуть, покурить и повторить все сначала, на этот раз по-человечески, то есть с конспектом в руках.

Лениво размышляя об этом, я полез за сигаретами.

— А почему вы не заходите? — удивился Гюлли Ультеой. — Курить и там можно. Книгам Незримого собрания ни огонь, ни дым не вредят.

— Куда не захожу? — рассеянно переспросил я.

И только после этого заметил дверь.

Деревянная, небрежно выкрашенная белой краской и уже облупившаяся, она возникла между стеллажами и выглядела так, словно находилась тут всегда. Хотя я был готов поклясться, что стеллажи в моем подвале стояли вдоль стен вплотную. До сих пор дверь тут была всего одна, металлическая, с обеих сторон снабженная прочными щеколдами. Она вела в коридор. А эту белую я бы, конечно, сразу заметил… Или нет?

— Ее раньше не было? — неуверенно спросил я.

— Конечно, была, — улыбнулся библиотекарь. — Просто вы ее не видели. И не могли увидеть, пока не прочитали заклинание. Дверь, ведущая в Незримую Библиотеку, и сама вполне незрима. Это логично.

— Я, честно говоря, был уверен, что наделал в этом вашем ритуале кучу ошибок, — признался я. — Не все слова разобрал, кое-что просто не сумел как следует выговорить. Думал, сейчас покурю, соберусь и начну все сначала.

— Ну что вы. В таком деле непросто ошибиться, — сказал Гюлли Ультеой. — В устах могущественного человека всякое стоящее заклинание произносит себя само, важно только не сбиться в самом начале, на первом же слове, а дальше все пойдет как по маслу.

— Заклинание произносит себя само? — удивился я.

А я-то, дурак, до сих пор думал, это у меня такая память замечательная — всякую колдовскую галиматью чуть ли не с первого раза запоминаю, есть чем гордиться.

— Если оно стоящее, — повторил призрак. — А заклинание Куэйи Ахола сработано на совесть, можете мне поверить. Заходите же. Добро пожаловать.

Я осторожно прикоснулся к дверной ручке. Она была теплая и шершавая на ощупь. Это меня успокоило. Я толкнул дверь и вошел. Орава мертвых библиотекарей, возбужденно галдя, ринулась следом.

За дверью мне открылось зрелище столь пленительное, что я на какое-то время потерял дар речи. Стоял столбом, забыв о дымящейся в руке сигарете, глядел на стройные ряды стеллажей, занимающие пространство достаточно обширное, чтобы любитель преувеличений, вроде меня, назвал его бесконечным. Но это, конечно, было бы безответственное вранье. До дальней стены Незримой Библиотеки я, пожалуй, дошел бы минут за десять, неспешным шагом. И даже потолок над головой имелся — так высоко, что у меня начала кружиться голова.

— До сих пор я думал, что у меня слишком большой дом, — наконец, сказал я. — Однако, оказывается, по сравнению с подвалом — просто крошечная холостяцкая квартирка. А, кстати, как это помещение выглядит для человека, не прошедшего через ритуал? Его вообще нет? Потому что не может же быть…

— Если человек, не прошедший через ритуал Куэйи Ахола, даст себе труд пробить стену в соответствующем месте, он обнаружит здесь маленький чулан, где когда-то хранились чистые самопишущие таблички, нитки, клей и прочие хозяйственные мелочи. Вход замуровали после того, как помещение было должным образом заколдовано.

Я изумленно покачал головой. Наконец вспомнил о сигарете, которая успела погаснуть. Раскурил ее, радуясь отсрочке, возможности еще немного просто постоять на пороге, глазея на стеллажи. Они были расположены не параллельно друг другу, как это обычно бывает в библиотеках, а разбегались в разные стороны звонкими узкими лучами. Это зрелище меня завораживало и умиротворяло — настолько, что, будь моя воля, стоял бы тут и смотрел на них до самого утра, забыв обо всем.

— Мой лучший друг отдал бы все, что имеет, за то, чтобы здесь оказаться, — зачем-то сказал я. И, подумав, добавил: — И даже не представляю, что он отдал бы за возможность прочитать все эти книги. Возможно, весь Мир. И новые коньки впридачу.

— Что-что он отдал бы? — переспросил Гюлли Ультеой. — Какие коньки?