- Да, Лайонард. Мало тебя бросали женщины. Всего лишь два раза. Ну, получай и третий, -- горькие мысли пронеслись в воспаленном мозгу лорда.

Он встал, все еще бледный, как полотно, и сказал:

- Прошу меня простить, леди. Дела, -- и деревянной походкой прошел мимо Кона, глядящего на него с невыносимым сочувствием, и растерянной девушки, которая совершенно не поняла, почему, собственно ее заявление так задело мужчину.

Совершенно постороннего, между прочим.

Лайонард страдает, Кон страдает, а Леночка не понимает ничего.

Лайонар шел, не глядя по сторонам. Он забыл о том, что он - истинный, проявленный дракон.

Он забыл, что одет опять в дурацкий, короткий халат Кона. Внутри было пусто и мертво.

Он даже не заметил, как чуть не столкнул с тропинки мальчика из королевской кухни, который наконец пожаловал с завтраком.  Мальчик шарахнулся в сторону, ойкнул, и тут раздался звук бьющейся посуды и его горестный вскрик. Лорд просто ничего не слышал.

Лайонард даже не понимал, куда, собственно, он идет. Служба? Какая, к Туманному, служба… К тому же, сегодня начинался заслуженный за многие годы отдых, по старым, давно забытым, но все еще никем не отмененным правилам для истинных драконов.

День проявления приплюсовывался к неделе, необходимой для адаптации и притирки обеих сущностей друг к другу.

- Кон… Вот настоящий друг. Чтобы я без него делал? -- думал Лайонард. -- А женщины… Ну, ничего, на наш век хватит и служаночек, -- храбрился лорд, а перед глазами так и стояло личико его так называемой пары. Треугольное, с такими желанными розовыми губками и тревожащими душу голубыми глазами.

Ее гордо вскинутая голова и возмущенно раздутые ноздри. Ее высокая грудь, в которую ему так хотелось уткнуться головой и найти забвение от всех возможных неурядиц. И далеко не просто уткнуться, а...

- Не судьба. Туманный! Опять не судьба, -- мысли, обреченные  кружиться, хватая друг друга за хвост, замкнули круг и ввергли лорда в полное уныние.

А в это самое время, в лаборатории,  потрясенный до глубины души лорд Конфю смотрел на девушку и гневно говорил:

- Что же вы натворили! Что же вы наделали, леди…

Леночка, которая совершенно не чувствовала за собой никакой вины, изумленно произнесла:

- Да вы, собственно, о чем? Я совершенно не понимаю, что тут у вас происходит! Причем тут мой ребенок?! Которого и в планах не имеется. А если бы и имелся, то вам-то какое дело? -- девушка вскочила с кресла, дыша как загнанный зверь. Она раскраснелась, и тоже вспотела.

- Да как же!...-- всплеснул руками придворный алхимик, -- ведь вы только что сказали, что никаких чувств к Лайону не испытываете. Более того, и совместных детей не желаете!

Леночка даже рот открыла от изумления. И от изумления же рухнула назад в кресло.

- Да что тут у вас творится-то, господи-и, -- простонала девушка, обхватив голову руками, -- То я дракон, то ребенка моего им подавай…

И что там о чувствах?!

Когда я хоть что-то подобное говорила?

Чувства!

Да чувства это мое дело. Мое. Исключительно мое.

И говорить о них с каждым посторонним я вовсе не намерена! -- возопила девушка, стервенея с каждой минутой.

Придворный алхимик замолк, не находя больше слов.

И на некоторое время наступила тишина, которая вскоре была нарушена тихим плачем.

Кон поднял голову в удивлении, и посмотрел в сторону источника столь неожиданного звука. Это явно была не леди Элина. Она сидела напротив, пылая негодованием. Кто-то, совсем рядом, всхлипнул и хлюпнул носом.

Тут же в лабораторию, озираясь и вытирая слезы,текущие вперемешку с соплями, вошел мальчик лет тринадцати.

Одет он был в камзольчик синего цвета с золотистым кантом по рукавам. Поверх камзольчика был надет когда-то белейший фартук,теперь забрызганный чем-то желтым и выглядевший более чем неопрятно.

На голове заплаканного мальчугана красовался белый накрахмаленный колпак, который съехал на одно ухо и тоже весь оказался в коричневых пятнах.

Увидев, что льер Конфю начал вставать с кресла, мальчик упал на колени и завопил:

- Ой, не бейте! Только не бейте! Я не виноват, льер! Клянусь Туманным, -- и опять зарыдал.

- Да что с тобой, дружок?! -- сказал удивленный донельзя льер Конфю, -- когда же я тебя бил?

- Ой, только не говорите! Только не говорите гранд-повару, льер! -- и он умоляюще кинулся в ноги придворному алхимику.

- Да что случилось-то...Ты толком скажи, наконец, -- произнес сконфуженный льер Конфю, перед которым обычно никто ниц не падал.

Тут у Леночки, которая была сыта по горло всеми непонятками нового мира, сорвалось с языка:

- Ну, это и я вам скажу. Завтрака не будет, правильно я понимаю? -- обратилась она к ребенку, который резко перестал рыдать и понуро кивнул головой.

- Ага.. Но я не виноват, Туманным клянусь! -- опять, как заведенный, заныл мальчик, -- Он выскочил как ненормальный, и прямо на меня… Я в сторону, ведь это ж сам лорд Лайонард был… И вот… Весь завтрак на траве оказался. Да еще и две тарелки побились…, -- угрюмо закончил несчастный ребенок.

- Похоже, гранд-повар сегодня приготовил для меня нечто новенькое, а? -- понимающе спросил Конфю.

Гранд-повар весьма ценил придворного алхимика за некие зелья, весьма способствующие сбросу лишнего веса, коего у него хватало.

И потому постоянно норовил побаловать льера Конфю вкусненьким, свеженьким да горяченьким.

- Ага…-- ответил мальчик, и опять шмыгнул носом. -- И ведь он спросит, как вам понравилось! А я...Что я теперь ему скажу?

- Ну, дружок, не печалься. Это дело поправимое. На-ка тебе золотой. И - одна нога здесь, другая -там. Прямо в заведение матушки Полли, -- обрадованно ответил лорд Конфю, которому вычурные десерты гранд-повара давно были  поперек горла.

- Возьмешь два…Нет, три комплекса на завтрак… Хотя… Какой там завтрак. Три комплекса на обед.

Обрадованный парнишка мигом скинул колпак и передник, взял протянутый золотой и исчез с такой скоростью, что Кон и мигнуть не успел.

Леночка смотрела во все глаза, и на ее лице наконец появилась улыбка.

- Надо же, комплекс. У них тут комплексные обеды  практикуют, -- подумала девушка, которую этот простой факт несколько примирил с действительностью.

Она вздохнула, на что  желудок, отчаявшийся получить сегодня хоть что-нибудь, издал уже совершенно неприличный вопль, заставивший придворного алхимика выйти из грез, в кои он впал.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍