– Должно существовать сообщение о смерти.

– Что?

– Та пожилая женщина, что пришла в полицию в тысяча девятьсот шестьдесят пятом году. Её заявление привело к освобождению Акселя Сайера. Она считала, что виновен её сын, но посетила полицию только после его смерти. Всё, что мне известно об этой женщине, – она жила в Лиллестрём. Вот и поищите по Интернету сообщение о смерти, напечатанное в местной газете в июне тысяча девятьсот шестьдесят пятого.

Ингер Йоханне взглянула на дверь. За ней нетерпеливо переминалась сиделка в белом халате.

– Вы уверены?

– Нет, я лишь предполагаю, – ответила Альвхильд. – Там должно говориться о взрослом сыне, который проживал с матерью. Тюремный священник сообщил мне, что у него была задержка психического развития. Мне кажется, это одна из тех печальных…

Она оборвала сама себя:

– Хватит об этом. Постарайтесь. Поищите.

Терпение у санитарки истощилось.

– Я вынуждена прервать вас. Госпоже Софиенберг следует отдохнуть.

Ингер Йоханне улыбнулась Альвхильд:

– Если у меня будет время, я обязательно…

– У вас есть время, друг мой. В вашем возрасте полно времени.

Ингер Йоханне ушла, не простившись. Выходя на улицу, она поняла, что и в этот раз в комнате Альвхильд не пахло луком. Она снова попыталась вспомнить, что же привлекло её внимание в доме Акселя Сайера. Казалось, визит к Альвхильд навёл её на эти мысли. Что-то в самом разговоре или в комнате.

По дороге домой у неё разболелась голова.

– Его зовут Король Америки.

– Как?!

Это было самое ужасное животное из всех, что доводилось видеть Ингер Йоханне. Окраска его напоминала содержание подгузников Кристиане, когда та сильно болела. Жёлто-коричневая шерсть с тёмными пятнами. Одно ухо стояло торчком, а другое висело. Голова была несоразмерно велика по отношению к телу. Хвост вертелся как взбивалка, и казалось, что зверюга смеётся. Длинный язык почти волочился по полу.

– Как, ты сказала, его зовут?

– Король Америки. Мой пёс. Пёснасос.

Кристиане попыталась взять собаку на руки. Для своих трёх месяцев та была чересчур велика. Щенок явно не хотел, чтобы его поднимали. Закончилось тем, что Кристиане помчалась следом за ним в комнату, на четвереньках, с высунутым изо рта языком.

– Откуда взялось это имя?

Исак пожал плечами:

– Мы читали «Шляпу волшебника». Помнишь, там Муми-троля превратили в короля Калифорнии. Может быть, из-за этого. Не знаю.

– Джек! – закричала Кристиане из комнаты. – Ещё его зовут Джек.

Ингер Йоханне вздрогнула:

– Что?

Исак взял её за плечо:

– Что-то не так?

– Нет. Да. Я не понимаю этого ребёнка.

– Всего-навсего имя. Господи, Ингер Йоханне, ведь в этом ничего…

– Проехали. Как у вас дела?

Она повернулась к нему спиной. Король Америки уже успел нагадить на ковёр. Кристиане пыталась вытащить коробку с кукурузными хлопьями из кухонного шкафчика и в любой момент могла упасть со стула.

– О-ой!

Ингер Йоханне поймала её и попыталась поцеловать.

– Джек любит кукурузные хлопья, – сказала Кристиане и выскользнула из объятий.

Крышка открылась, и Кристиане выронила коробку. Собака мгновенно возникла на кухне, и они вместе накинулись на хлопья, которые полетели в разные стороны. Кристиане весело расхохоталась.

– Она-то довольна, – обречённо улыбнулась Ингер Йоханне. – Но как ты умудрился выбрать такое… чудовище?!

– Тс-с-с!

Исак закрыл ей рот рукой, она отпрянула.

– Джек прекрасен. У тебя что-то случилось? Ты выглядишь как-то странно… С тобой что-то не так.

– Помоги мне, – коротко ответила она, доставая пылесос и раздумывая над тем, почему Кристиане решила, что собаку следует назвать Джек, Король Америки.

Мужчина нервничал. Может быть, просто от усталости. Хотя два часа сна в тупике у Лавангсдален, всего в сорока пяти минутах езды от Тромсё, пошли ему на пользу. Теперь он не чувствовал себя таким измученным. Правда, поясница продолжала болеть, жгло глаза. Он с усилием моргнул. Нервы пошаливали: покалывало в кончиках пальцев, и в животе чувствовалась странная пустота. Большим жадным глотком он отпил воду из бутылки. Автомобиль стоял у студенческого общежития рядом с Престванне. На стоянке толклись студенты – они брали машины напрокат. Но он должен был остановиться именно здесь. Сидеть в машине слишком долго нельзя, иначе это привлечёт внимание. Особенно в таком месте, где проживает много одиноких жёнщин. Он закрыл бутылку и глубоко вздохнул.

Добраться до маленькой улочки у Лангенсбаккен можно меньше чем за пять минут. Он знал это наверняка, потому что бывал здесь. Он знал её привычки. Помнил, что она всегда сидит дома каждое последнее воскресенье месяца. Мать придёт. Она постоянно так делает. Чтобы проконтролировать. Проверить свою собственность. Под видом семейного обеда. Тушёная баранина, бокал хорошего красного вина и оценивающий взгляд. Достаточно чист? Достаточно опрятен?

Он точно знал, что произойдёт дальше. Три раза за эту весну он был здесь. Он обернулся. Посмотрел на часы: без пяти три. Огляделся. Вокруг никого. Моросил дождь. Горы на Квалойа скрывались за облаками. Небо на западе потемнело, к вечеру погода наверняка испортится. Легко и энергично он пересёк сад и обогнул кустарник. Тот оказался не таким густым, как он рассчитывал. Хотя он и был одет неприметно, увидеть его не составит труда. Не оборачиваясь, он подбежал к стене дома. С этой стороны у них нет соседей. У стены – маленькая берёзка и остатки грязного снега. Он тяжело дышал. Это неправильно. От волнения у него пересохло в горле, так что ему пришлось с усилием сглотнуть несколько раз. Раньше такого не бывало. Он поправил маленькую сумочку на ремне. И почувствовал, как успокаивается. Вот так и должно быть. Безопасность вызывала в нём ликование. Пришло его время.

Его время.

Ему показалось, что он услышал её. Не глядя на часы, он понял, что уже три. Он затаил дыхание, вокруг было тихо. Взглянув за угол, он почувствовал, что ему везёт больше, чем он рассчитывал: она поставила коляску на улице. Терраса забита какими-то вещами, так что места для коляски не нашлось. Тишина. Кроме его собственного учащённого дыхания и жужжания мухи, не слышно ни единого звука. Он открыл сумку. Приготовился. Подошёл ближе к коляске.

Она стояла под карнизом, укрытая от моросящего дождя. Скоро лето, а ребёнок одет так, словно на улице дуют зимние ветры. Козырёк коляски был откинут, ребёнка укрывал от непогоды полиэтиленовый дождевик. Он действовал весьма осмотрительно. Осторожно снял дождевик. Младенец лежал в синем конверте. Несмотря на конец мая, ребёнок был в плотной шапочке, завязанной на подбородке. Ребёнку было уже тесновато в коляске, но он крепко спал с открытым ртом.