– Дядя плохо пахнет.

– Я знаю!

Ингвар натянуто улыбнулся:

– Мне пора домой. Приму душ. Спасибо, Ингер Йоханне.

Кристиане убежала обратно в свою комнату, Король Америки последовал за ней. Ингвар Стюбё стыдливо прикрыл пятна пота под мышками, надевая пиджак. У двери ему захотелось обнять её, но он только протянул руку. Она была на удивление сухой и тёплой. Её ладонь всё ещё горела после рукопожатия, когда он уже скрылся за углом дома. Ингер Йоханне увидела, что окна придётся вымыть: на стёклах повсюду были липкие полоски, оставшиеся от скотча. А ещё ей нужно заклеить лейкопластырем мизинец. Она отвлеклась и не чувствовала боли, а сейчас увидела, что он сильно распух, а ноготь почти полностью оторван. И сразу стало очень больно.

– Джек накакал! – радостно прокричала Кристиане из комнаты.

Несмотря на то, что Аксель Сайер никогда не чувствовал себя по-настоящему счастливым, он всё же был доволен своей жизнью. Он был на своём месте здесь, в Харвичпорте, в этом сером деревянном доме у побережья. От дождя потрескавшийся асфальт на Оушен-авеню потемнел. Машина медленно приближалась к дому, словно Аксель не был до конца уверен в том, хочет ли он вернуться. Море стало серым, сливаясь с небом, даже яркая зелень дубов, росших вплотную друг к другу, поблёкла. Акселю нравилась такая погода. Было тепло, и воздух, вливавшийся в открытое окно, был свежим и сырым. Автомобиль остановился. Некоторое время Аксель сидел без движения, а потом вытащил ключ зажигания и вышел.

Флажок на почтовом ящике был поднят. Миссис Дэвис не нравился этот ящик. На её собственном Бьёрн, швед, продававший на Мэйн-стрит доверчивым туристам деревянных лошадок – якобы шедевры народного промысла, нарисовал цветы. Бьёрн не знал ни слова по-шведски, и к тому же был блондином с карими глазами. Но когда он брался за кисти, то всегда выбирал жёлтые и голубые цвета шведского флага. Ему это прощали, поэтому на ящике миссис Дэвис были нарисованы цветы мать-и-мачехи с голубыми стеблями. Почтовый ящик Акселя был абсолютно чёрным. Когда-то флажок был красным, но с тех пор много воды утекло.

– Ты вернулся!

Иногда Аксель думал, не стоит ли у миссис Дэвис на кухне радар. Она овдовела уже очень давно и жила на страховку, которая осталась после мужа, пропавшего во время кораблекрушения в 1975 году, так что у неё было достаточно времени, чтобы следить за всем, что происходит в этом маленьком городке. Аксель не мог припомнить случая, когда бы он, вернувшись домой, не встретил от всего сердца приветствующую его женщину в неизменно розовой одежде.

Он протянул ей бутылку, завёрнутую в коричневый бумажный пакет.

– О дорогой! Ликёр? Для меня, милый?

– Да, – коротко ответил он. – Из Мэна. Спасибо, что заботились о кошке. Сколько я вам должен?

Миссис Дэвис отказалась от денег: ни в коем случае! Сколько он отсутствовал? Всего четыре дня? Пять? Пусть забудет о деньгах. Одно удовольствие следить за такой красивой и хорошо воспитанной кошкой. Ликёр из Мэна. Огромное спасибо! Такой красивый штат, Мэн. Девственная красота. Ей самой пора съездить куда-нибудь, прошло уже почти двадцать лет с тех пор, как она последний раз навещала невестку, которая живёт в Бангоре. Она директор школы, весьма смышлёная дама, хотя может показаться, что она ведёт себя немного легкомысленно с власть имущими. Но это её дело.

Аксель пожал плечами. Он достал из багажника чемодан и направился к входной двери.

– Ах да, тебе же письмо, Аксель! Не забудь проверить ящик. А ещё та молодая дама, что навещала тебя на прошлой неделе, она возвращалась. Её визитка, по-моему, тоже в ящике. Такая милая! Красивая, как цветок.

Она взглянула вверх и трусцой побежала к дому. Капли дождя, словно жемчужины, повисли на пухе ангорской кофты.

Аксель поставил чемодан у порога. Он не любил, когда приходила почта. Всегда одни счета. На свете был лишь один человек, который писал Акселю Сайеру, и послания от него приходили раз в полгода, на Рождество и в июле, чистая формальность. Он взглянул на дом миссис Дэвис. Она стояла под навесом и поглядывала на почтовый ящик. Он сдался. Большими шагами он вернулся и открыл крышку. Внутри лежал белый конверт. Счетов не было. Он засунул письмо под свитер, словно опасался, что его кто-нибудь отнимет. Визитная карточка упала на землю. Он поднял её, прочёл надпись и засунул в задний карман.

Воздух в доме был спёртый, сладкий запах смешивался с запахом пыли. Аксель чихнул. Холодильник подозрительно молчал. Он медленно открыл дверцу, но лампочка над упаковкой баночного пива так и не загорелась. Под пивом стояла тарелка с тушёным мясом, покрытым тонкой зелёной плёнкой. Прошло не больше двух месяцев с того раза, когда Фрэнк Мэллой ремонтировал холодильник, за что получил украшенную вышивкой подушку. Это последнее, чем он может помочь старой развалине, сказал Фрэнк. Теперь Акселю придется придумать, где взять денег на новый холодильник. Он вынул банку пива. Тёплое.

Странно, письмо от Евы должно было прийти позже, в июле. В середине июля, и за несколько дней до Рождества. Так же, как и всегда. Аксель опустился на стул у торшера. Он вскрыл конверт и достал листки, исписанные хорошо знакомым почерком, неразборчивым и витиеватым. Строчки шли под углом. Он, волнуясь, положил письмо на колени, а потом поднёс к самому лицу.

Когда пивная банка опустела, он уже почти закончил чтение. Потом прочёл ещё раз и задумался, уставившись в окно.

В общем-то Ингер Йоханне даже нравилось быть «ответственной за печенья», как это называлось у неё на работе. Она была поставщиком всевозможных кондитерских изделий, следила за тем, чтобы в кабинете всегда был кофе. Если Ингер Йоханне отсутствовала на рабочем месте больше трёх дней, в холодильнике заканчивались лимонад и минеральная вода, а в ящике для фруктов можно было обнаружить лишь два сморщенных яблока и коричневый банан. Было трудно даже представить себе, чтобы кто-нибудь из её коллег занялся чем-то подобным. А она делала это с удовольствием. Обычно.

Но сейчас она была явно раздражена.

Они готовились к пятидесятилетию Фредрика уже целую вечность. Он сделал всё, чтобы никто не забыл о приближении этой великой даты. За три недели до знаменательного события Ингер Йоханне собрала деньги, с каждого по двести крон, и сама отправилась в «Фернер Якобсен», где выбрала дорогой кашемировый свитер для самого главного сноба института. Но о пирожных она забыла. Никому и в голову не пришло ей напомнить, однако все смотрели на неё разочарованно, когда после обеда не увидели на столе любимые сладости. Ни песен, ни речей. Фредрик был мрачен, остальные расстроены, словно отсутствие пирожных было настоящей драмой.

– Для разнообразия иногда и другие могут позаботиться об этом, – сказала она и закрыла за собой дверь.

Она никогда ничего не забывала, и остальные имели все основания полагаться на неё. И так было всегда, а она не возражала. Если бы она не забыла об этом проклятом дне рождения, она непременно попросила бы Тине или Тронда купить сладкое. Ингвар тоже был не при чём. Хотя он и лишил её ночного сна, но ей это было не в новинку. Первые годы после рождения Кристиане она провела в таком же режиме.